Россконский граф, его наследник и все главные дворяне округа явились в уездный город лишь через семь дней. Запыхавшиеся, усталые, перепачканные пылью.
— Из столицы — верхами, не жалея коней, —
— оттуда — на первую же попавшуюся посудину, хоть рыбацкую, хоть торговую, лишь бы выйти в море, —
— сутки в шторм и качку, на пределе сил добрались до острова, — и оттуда снова — сплошная скачка, меняя лошадей на каждом постоялом дворе…
Не гнать так — было нельзя. Весточка из дома гласила предельно ясно: не заключите соглашения с орденом Природы, не пройдёте покаяния — тогда гром и молния обрушатся уже не отсюда, а из столицы и из Нивиса! А в столице старейшина — шестнадцатого круга! Шестнадцатого! И не дай боги навлечь гнев легендарного, скрывающегося в уединении старца…
Теперь же всё, что от них требовалось, — это поставить подписи под соглашением, приложить печати и… совершить священный обряд искупления.
Ритуал ордена Природы не был столь уж суров. Старейшина Айтев сказал просто:
— Коли вы оскорбили землю предков — попросите прощения у каждой дубины. У каждой, что стоит в священной роще.
— Слушается разумно, — кивнули друг другу архиерей Бога Войны и великий жрец Богини Источников. Лучше уж у дубов просить прощения, чем у самой Природы или у божества. У деревьев всё ясно и ощутимо, а вот как искупать вину перед неведомыми высшими силами — кто его знает?
— Конечно, согласны! — перебил всех младший графский сын, Пенния-рыцарь. Он закивал, едва шею не сломав:
— Что нужно? Цветы на корни возложить? Ладан сжечь? Жертву принести? Корова? Свинья? Куры подойдут? Или…
— Может быть, под каждым дубом — закопать по окороку?..
Он скривился так, словно у него в зубе кольнула боль. Если бы Грэйт был тут, непременно подписал бы: «стенокардия, отдаёт в челюсть».
— Дубам не нужны такие вещи, — покачал головой Айтев.
— Им не нужно то, что добыто ценой страданий других существ. Им нужны лишь солнце, дожди… и удобрение.
На миг у архиерея и у жреца дёрнулись губы — чуть не расхохотались вслух.
Да уж, лучше б уж требовали коров резать!
И вот — Россконский граф стоит на виду у всех влиятельных людей округа. Перед ним вздымается холм, покрытый густым дубравником.
А рядом — лопата.
Деревянный коромысл.
Два вёдра.
Дёшевое деревянное ведёрко для навоза.
Воз под завязку с водой. Воз — с навозной жижей.
— Служитель Природы поведёт вас, — сурово произнёс Айтев, и ни одна морщина на лице его не дрогнула.
— Никакая былинка вас не заденет, ни один терновник не станет на пути. А вы обязаны у каждой дубины — выкопать ямку, вылить воды, внести удобрение и снова закопать.
Он подчеркнул холодно:
— Вы рыцарь, граф. Для вас это не должно быть непосильным.
Граф мрачно опустил взгляд. На нём была овечья дублёнка, плотные штаны, тяжёлые сапоги из бычьей кожи — всё ради того, чтобы не выглядеть посмешищем и уберечь себя в колючих зарослях.
Теперь всё это — будет залито помётом?
— Граф, прошу! — Айтев едва заметно кивнул. Молодой друид шагнул вперёд, встал на колено, приложил ладонь к траве, и под его шёпот зелень зашевелилась, открывая просеку.
Граф передёрнул щекой. Он зачерпнул ведро воды, посмотрел на воз с навозом и… сдавленно прошептал:
— Могу ли я привлечь своих сыновей и внуков?..
— Можете, — отозвался Айтев невозмутимо. — Но первые десять деревьев и вся вершина рощи — будут на ваших руках.
Граф закрыл глаза. Между позором и гибелью рода он колебался недолго. Стиснул зубы и ухватил вонючее ведро.
Запах ударил в лицо так, что глаза заслезились. Он отшатнулся на три шага, а зрители вокруг сморщились, подняли ладони, отводя смрад чарами, кто-то недовольно охнул.
Омерзительно!
Лишь друиды стояли невозмутимо, их лица были спокойны: запах? грязь? Для тех, кто всю жизнь в поле и в лесу — пустяки.
Да и Грэйт не поморщился. Не потому, что привык — а потому что предусмотрительно окутал себя пузырём заклинаний: щит мага, воздушный заслон, магическая оболочка. Хоть лей на него ведро — ни капли не коснётся.
Сыновья, внуки — все до единого пошли следом. Одни таскали вёдра, другие копали, третьи поливали. Подошёл к дереву — встал на колени, пробормотал молитву (некоторые тут же скатывались с холма или падали, запутавшись в траве). Копни землю, плесни жижи, засыпь, полей, снова молись — и вперёд к следующему.
Шлёп!
Из рук графа вылетело ведро, расплескав зловонную жижу по траве. Сам он оступился и рухнул ничком.
— Отец! —
— Ваша милость, осторожнее!..
— У-у-у… —
Граф поднял голову, лицо его заляпано, руки дрожат. Молодой друид, что вёл его, стоял в стороне, не дрогнув, даже без тени усмешки. Всё его выражение гласило:
«Не я тебе подножку подставил. Сам упал…»
А дубов впереди ещё сотня. С десяток — обязательно его руками.
Граф посмотрел на свои сапоги, на ладони, и в душе его зашлось чёрное отчаяние.
Выйду ли я отсюда — и не будет ли за мной тянуться смрад за десять вёрст? — Никогда больше, — прошептал он. — Ни за что… Пусть потомки знают: с орденом Природы — не играть. Эти «добренькие» — если разгневаются, шутить не станут.
