После его короткого «понял» между ними надолго повисла тишина.
Даже Чу Юй, при всей своей кажущейся непроницательности, ощутила, как что‑то изменилось. Она не стала расспрашивать, сняла с огня поджаренного кролика и протянула Вэй Юню:
— Ешь.
— Спасибо, — тихо ответил он, принимая добычу и держа её на весу, дожидаясь, пока остынет.
Чу Юй, глядя, как он неловко держит кролика, не удержалась и прыснула со смеху.
Вэй Юнь поднял глаза и чуть нахмурился. В его взгляде мелькнуло недоумение.
Она придвинулась ближе, оторвала кусок мяса и, с любопытством спросила:
— Маленький седьмой, расскажи‑ка, как ты взял ставку северных варваров? Смотрю на тебя, и не верится, что ты смог.
От её слов будто что‑то кольнуло. Он спокойно, без лишних эмоций, поведал, как карабкался через заснеженные горы, как штурмовал ставку, как сумел посеять раздор между Су Цанем и Су Ча, чтобы вырваться на свободу.
Пока он говорил, Чу Юй с преувеличенным восторгом восклицала:
— Великолепно! Умница! Да ты просто гений!
Он понимал, что она нарочно подбадривает его, но, странное дело, от этих слов горечь в груди постепенно растворялась.
Он спокойно откусил кусок мяса, а Чу Юй легонько толкнула его локтем и, улыбаясь, спросила:
— Скажи, чего ты вдруг рассердился?
Вэй Юнь чуть замер и поднял взгляд. Его мягкие, как у кота, глаза тихо задержались на ней. Потом он отвернулся, глядя на пляшущие языки пламени:
— Я не злился.
— Не обманывай, — без колебаний разоблачила она. — Ты ведь злился. Думаешь, я поступила опрометчиво, доверив всё Гу Чушэну?
— Я…
— Если собираешься врать, лучше молчи.
Она опередила его, не дав ему договорить. Вэй Юнь сжал губы, встретился с её смеющимися глазами и вдруг сник. Опустив голову, он глухо произнёс:
— Кто для тебя важнее: я или Гу Чушэн?
— Что? — Чу Юй растерялась.
Она ожидала упрёков, объяснений, чего угодно, но не этого вопроса. Он звучал почти по‑детски, как в те времена, когда подруги в её девичьей комнате спорили, кто из них важнее.
Она смотрела на Вэй Юня. Тот низко склонил голову, губы плотно сжаты, пальцы судорожно сжимали прут, на котором висит кролик, костяшки побелели.
Шутка застряла у неё в горле. Вдруг ей стало ясно: то, что она приняла бы за ребячество, для пятнадцатилетнего Вэй Юня — не пустяк.
Её охватило лёгкое смятение. Почему он спросил об этом?
— Ты… почему так спрашиваешь? — голос её дрогнул.
Он не ответил, лишь откусил кусок мяса и, не поднимая глаз, пробормотал:
— Неважно. Не говори больше.
— Маленький седьмой, — сердце Чу Юй забилось чаще, — неужели я для тебя… действительно важна?
Он замер.
Вэй Юнь не хотел отвечать, но её взгляд, полный ожидания, не отпускал.
Он посмотрел на пламя, на холодный лунный свет, на чужие холмы и дороги, не похожие на земли Великого Чу. В этом безымянном месте он вдруг ощутил странное облегчение, будто весь мир исчез, и остались только они двое.
Здесь не было прошлого, и никто не спрашивал о будущем.
Пусть хоть раз… хоть один раз он сможет просто говорить с ней. Даже если знает, что это неправильно, даже если потом будет больно вспоминать, пусть у него останется хотя бы этот миг.
Он не стал ни отрицать, ни подтверждать и лишь тихо произнёс:
— Да.
— Когда я сказал, что готов ради тебя рисковать жизнью, и это не из‑за брата и не из‑за долга, я не обманывал тебя, — спокойно добавил он, но, сказав, смутился, боясь, что она услышит в его словах лишнее.
Чу Юй, глядя на его смущённое лицо, невольно улыбнулась:
— Маленький седьмой, скажи, на каком месте я в твоём сердце?
