— Ван-е? — осторожно позвал адъютант.
— Передай приказ, — голос Сун Шиланя стал глухим. Он обернулся к людям за спиной: — Всех, кто кашляет, страдает жаром, поносом, у кого глаза налиты кровью или кожа покрыта язвами, оставить в городе. У кого на руке есть рана — не выпускать. Остальные немедленно покидают город и переселяются в деревню рода Сун за городской стеной. Если через месяц не проявится болезнь, смогут вернуться. Всё в городе делать по этой бумаге.
Люди замерли, но тот, кому он передал лист, сразу ответил:
— Есть! — и поспешил распоряжаться.
Когда все вышли, адъютант нерешительно спросил:
— Ван-е?..
Сун Шилань, сдерживая волнение, опустил взгляд и протянул ему копию письма:
— Передай это четвёртому сыну, Сун Шижуну. Скажи, чтобы он действовал заодно с Чу Линьяном и Вэй Юнем. Мы должны во что бы то ни стало свалить Чжао Юэ. Род Сун выбрал путь, обратной дороги нет.
— Ван-е, что происходит?..
— Это чума.
Помощник остолбенел. Сун Шилань поднял глаза:
— С сегодняшнего дня выведи всех здоровых жителей по домовым спискам. Если сам не заражён — уходи.
— Может, позовём лекарей?..
— Бесполезно, — он смотрел прямо в глаза. — От этой хвори нет спасения.
Помощник вздрогнул, а потом кивнул:
— Тогда я выведу вас, ван-е.
Сун Шилань молчал, потом вдруг тихо усмехнулся:
— Я не могу уйти.
— Ван-е?! — адъютант поднял голову, поражённый.
Сун Шилань закатал рукав. На его руке темнело небольшое воспалённое пятно, будто ожог.
Помощник застыл, а Сун Шилань спокойно опустил рукав:
— Когда выйдешь, передай Сун Шижуну, чтобы он держал всё под контролем. Пусть постоянно связывается с Тао Цюанем. У них есть Вэй Цинпин, она не пожалеет сил, чтобы остановить заразу. Мы будем действовать, как в Байчжоу. Если где-то вспыхнет то же, что в Тайпине, поступать так же. Лучше ошибиться и изолировать сотню, чем выпустить одного заражённого.
— Ван-е… — голос адъютанта дрожал. — Если вы не скажете, никто не узнает…
— А я знаю, — спокойно ответил Сун Шилань. Он спрятал руки в рукава и направился к воротам. — Моя жизнь не дороже чужой. Я сын певички, побочный отпрыск и дожил до этого дня. Этого достаточно.
— Ван-е! — адъютант вскрикнул. — А вторая госпожа?!
— Уходи, — Сун Шилань не обернулся.
— Я выведу вас! Если заражусь — умру с вами. Мы никого не заразим. Я отвезу вас к Вэй Цинпин, она найдёт средство!
— Если бы могла, я бы дождался её живым, — тихо сказал Сун Шилань. — А если не может — уйду хоть сейчас, хоть потом, всё равно.
Он поднял глаза.
— Если я выйду, я — источник заразы. Ты ведь не знаешь, как она передаётся. А если даже дыхание моё заразно? Тогда, выйдя, я погублю других.
Он улыбнулся.
— Брат мой, человек должен уметь быть довольным.
— Но вы не успели жениться, у вас нет наследника! — в отчаянии воскликнул адъютант.
— Я не отказываюсь от жизни, — Сун Шилань посмотрел на ворота, где уже толпились люди. Солдаты сдерживали их, крича:
— По одному! По одному!
Он произнёс спокойно:
— Я не женился на ней, и она ещё не успела полюбить меня. У меня нет детей, нет близких, о ком бы тосковать. Так даже легче.
Он поднял взгляд к небу:
— Пришёл в этот мир чистым и уйду без оков. Если хочешь спасти меня, иди к Вэй Цинпин и другим лекарям. Спасёте всех — спасёте и меня.
Он хотел похлопать помощника по плечу, но передумал, опустил руку и пошёл к воротам.
Толпа уже бушевала. Люди кричали:
— Почему не выпускают?! Хотите запереть нас насмерть?! Да вы нас убить хотите!
Сун Шилань взошёл на помост с барабаном и громко произнёс:
— Люди!
Толпа обернулась.
— Я — Сун Шилань.
— Сун ван-е! — послышались возгласы. — Ван-е с нами! Он пришёл защитить нас!
— Не стану скрывать, — сказал он ровно. — Это чума. Болезнь свирепа, но в Байчжоу и Цюнчжоу уже ищут средство. Мы не бросим народ. Город закрыт, чтобы не заразить других. Но двор не оставит вас: пища, лекарства, лекари — всё будет доставлено.
— Легко говорить! — выкрикнул кто-то. — Как только вы уйдёте, ворота закроют, и всё! Знать-то ведь тоже болеет, а выпускают! А мы, бедняки, должны умирать!
Толпа загудела. Сун Шилань выслушал, потом поднял рукав. На солнце блеснула язва.
— Я не уйду, — произнёс он спокойно. — Я заражён и останусь с вами. Пока могу стоять, буду помогать тем, кто слабее. Клянусь именем рода Сун: мы не бросим ни одного человека, кого можно спасти.
Он улыбнулся:
— Я, как и вы, хочу жить. У меня есть любимая женщина. Я хотел жениться, уже послал сватов, приготовил ей наряд, ждал лишь её согласия. Я верю, что мы все выберемся. Когда это случится, я пойду в Байлин просить её руки, и вы пойдёте со мной.
Он обвёл взглядом притихшую толпу:
— Остаться — не значит умереть.
Потом он повернулся к помщнику:
— Ли Юань!
— Здесь! — выкрикнул тот, с красными глазами.
— Подойди.
Ли Юань дрожал, но подошёл. Сун Шилань поднял его рукав. Кожа чистая. Он улыбнулся:
— Мужчина не должен плакать. Иди. Передай письмо, побудь вне города месяц, потом иди к четвёртому сыну. Не шатайся по дорогам.
С его примером люди начали сами выстраиваться по домам. Здоровых выпускали, больных оставляли. К вечеру очередь иссякла.
Ворота Тайпина медленно закрылись. Сун Шилань смотрел на закат. Солнце было алым, как кровь, и от этого света в груди поднималась тихая, безысходная боль. Он кашлянул и вернулся в управление.
