Сказав это, старшая принцесса вскинула голову и широким, уверенным шагом вошла внутрь.
Позади неё остались лишь несколько солдат, ещё державшихся на ногах, да Цзян Чунь и Яо Цзюэ, обе из воинских родов, с детства приученные к оружию. Пусть и не обладали они мастерством Чу Юй, но телом были крепки и духом не сломлены.
Яо Цзюэ, хоть и рождена побочной дочерью, с детства жила в ласке и никогда не терпела унижения. Всякий раз, поднимая взгляд и видя прямую, как копьё, спину Чу Юй, она понимала, что падать нельзя.
С Вэй Фэном она часто спорила, порой до злости, но теперь, на этом пути, ей хотелось хоть чем-то отплатить ему.
Чу Юй подняла глаза к дворцовым вратам. Раз уж старшая принцесса выступила сама, значит, настал час.
И действительно, всё было так, как она предвидела: во дворце уже кипели споры. Се-тайфу с людьми стоял насмерть, доказывая правоту, а наследный принц со своей стороной яростно противился.
Когда старшая принцесса вошла, разъярённый Се-тайфу указывал жезлом на Яо Юна и гремел:
— Семьдесят тысяч воинов! Осмелится ли твой дом, Яо, позволить мне расследовать это дело? Если осмелишься, я немедля прошу позволения самому отправиться на границу и выяснить, что же произошло с этими семьюдесятью тысячами!
— Старик Се, не неси вздор! — взревел Яо-гун. — Хочешь проверять — проверяй! Наш дом чист, нам нечего скрывать!
— Что тут за шум? — раздался холодный голос снаружи.
Все подняли головы и увидели женщину в золототканом одеянии, с лёгким веером в руке. Она вошла, словно порыв ветра.
Император поспешно поднялся:
— Старшая принцесса? Что привело тебя сюда?
Он и принцесса росли вместе, и она пользовалась его особым доверием, имела право входить без доклада, но никогда этим не злоупотребляла. Потому её появление заставило наследного принца похолодеть: дурное предчувствие кольнуло сердце.
Старшая принцесса поклонилась. Император нахмурился, чувствуя неловкость, ведь всего четыре дня назад он наложил на неё домашний арест. А теперь она стоит перед ним, словно ничего не случилось. Сказать — значит ударить по её достоинству; промолчать — значит признать собственное бессилие.
Пока он колебался, старшая принцесса вдруг опустилась на колени и громко произнесла:
— Государь, простите дерзость!
Император вздрогнул:
— За что же тебе вина, старшая принцесса?
— Четыре дня назад вы велели мне не покидать покоев, — сказала она ровно. — А ныне я ослушалась и явилась во дворец, мешая государственным делам. Это первая вина.
Император не ответил. Гнев его уже поутих: она сама признала проступок.
— Если так, — спросил он, — зачем же ты всё-таки пришла?
— Это и есть вторая вина, — тихо сказала она. — Услышав, что вдова из дома Вэй уже долго стоит на коленях у дворцовых врат, я, хоть и знаю, что вы — государь, строго блюдущий закон, не смогла остаться равнодушной. Пришла просить пощады для дома Вэй, молить вас смягчить сердце и даровать жизнь шестому сыну Вэй, Вэй Юню.
В зале воцарилась тишина.
Голос принцессы звучал печально:
— Помнит ли государь, как в детстве вы разбили нефритовую чашу и пришли к покойному Императору просить наказания? А он не наказал вас. Знаете ли вы почему?
Император понял, что она ведёт к чему-то большему, но всё же спросил:
— Почему?
— Потому что покойный Император позвал меня и спросил: зачем юный государь разбил чашу? Я ответила: хотел поднести отцу тёплый грушевый отвар. Император спросил: сам ли он его варил? Я сказала: сам, ибо слышал, что отвар из снежной груши смягчает кашель. Тогда покойный Император сказал: «Он согрел отцу сердце, но разбил чашу. Вина и заслуга уравновешены. Если карать, остудишь сыновнюю любовь».
— Значит, — усмехнулся наследный принц, — ты хочешь сказать, что если отец поступит по закону, то остудит сердца верных? Если так легко охладеть, то, может, и верность их не столь прочна?
Старшая принцесса подняла взгляд и холодно произнесла:
— Хуань-эр, слова твои неуместны.
Она назвала его по детскому имени и этим напомнила всем о родстве. Пусть он наследник престола, но она — старшая, и перечить ей непочтительно.
Все присутствующие мгновенно уловили скрытый смысл. Лицо принца побледнело.
Старшая принцесса же продолжила:
— В доме Вэй ныне остался лишь один мальчик, четырнадцати лет, Вэй Юнь. Остальные мужчины пали на границе. Ради чего? Ради того, чтобы защитить горы и реки Великого Чу, ради того, чтобы мы с вами могли стоять здесь, в Хуацзине, в шёлках и золоте, носить имя Ли и звать себя королевским родом! — Голос её стал громче, в нём зазвенела боль. — Наследный принц, если это ты называешь «легко», то скажи: до какой степени нужно погибнуть, чтобы стало «трудно»? Вода несёт лодку, но может и опрокинуть её. Государь — владыка Поднебесной, но и слуга народа. Если он лишь требует жертв, не проявляя милости, скажи, принц, это Се-тайфу тебя так учил или ты сам додумался?
— Такого я не учил, — холодно произнёс Се-тайфу.
