Резкие слова ещё не успели сорваться с уст принцессы Цинхуа, как в комнату, торопливо приподняв полог, вошла Ацзе. Она мгновенно опустилась на колени перед Лю Чаном, со слезами в голосе взмолилась:
— Господин Лю, прошу вас, простите её высочество. Она тяжело больна, телом слаба, духом подавлена, обида на сердце гложет… Разве не естественно, что в таком состоянии человек срывается на самых близких и дорогих?.. Она ведь каждый день ждёт вашего визита, а по ночам и вовсе не может сомкнуть глаз…
Принцесса Цинхуа, видя, что подкрепление подоспело вовремя, поспешно проглотила злые слова, застывшие у самых губ. Со злостью метнула взгляд в сторону Ажоу — та стояла у изголовья кровати, вытянув шею, с любопытством наблюдая за Лю Чаном, будто позабыла, где находится. Выражение у неё на лице было какое-то странное, ни толком испуганное, ни участливое — ни то, ни сё. Принцесса с досадой подумала, что эта служанка чересчур проста — совсем не догадалась встать между ними, попытаться уладить ссору. Вот будь у неё хоть капелька сообразительности Ацзе, вступилась бы вовремя — глядишь, и не дошло бы всё до таких острых слов между ней и Лю Чаном.
Но стоило ей вновь перевести взгляд на мужчину, лицо которого оставалось безучастным, словно высеченное из камня, ни единый мускул не дрогнул от её боли и обиды, как сердце её снова сжалось. Волнение и горечь подступили к самому горлу.
Ацзе, не отрываясь от пола, продолжала:
— Господин Лю, ворота квартала уже давно заперты, и даже если вы покинете господский двор, вернуться в своё поместье всё равно не сможете… Так зачем уходить? Останьтесь, побудьте с ее высочеством. Разве есть такие узлы на сердце, что не могут быть развязаны словом? Поговорите спокойно — и всё уладится. Её высочество обретёт покой, и мы, рабыни, тоже сможем вздохнуть с облегчением…
Сказав это, она, не дожидаясь ответа, с глухим стуком ударилась лбом о пол — один раз, второй, громко и решительно, без малейшего притворства.
Принцесса Цинхуа, услышав такие слова, не смогла удержаться — радость вспыхнула в груди ярким огнём. И правда, если ворота заперты — куда он теперь денется? Сердце её наполнилось надеждой. Однако же, хорошо зная упрямый нрав Лю Чана, она не смела радоваться раньше времени. С его характером — не удивительно, если он найдёт, где переждать ночь у каких-то старых знакомых.
Принцесса даже дыхание затаила, краем глаза бросая осторожный взгляд в его сторону.
И вот — лицо Лю Чана, до сего момента каменное и непроницаемое, вдруг слегка смягчилось. Он по-прежнему не велел Ацзе подняться, но холодная резкость в его чертах начала уступать место более мягкому выражению.
Принцесса Цинхуа сразу уловила — самый опасный гнев Лю Чана, словно буря, уже отступил. Ацзе сумела вовремя встать на пути этого ветра. Подгадав момент, принцесса негромко откашлялась, затем вздохнула с оттенком горечи:
— Я понимаю… теперь, когда я стала такой, ты начал презирать меня, да? Иначе почему ты всё время сердишься на меня, почему больше тебе нет дела до моего самочувствия, до моей жизни? Разве ты забыл, что когда-то сам говорил — быть со мной до конца дней? Или… ты всё ещё затаил обиду за то, что я вышла за того покойника? Да, я — принцесса, но что мне на самом деле позволено решать? Разве много в моих руках власти? Если бы я могла забыть тебя… Если бы не было в моей душе этой привязанности… я бы разве стала из кожи вон лезть, чтобы быть с тобой? Скажи, разве много на свете женщин, которые так, как я, по-прежнему держат в сердце одного единственного?
Лю Чан, как и предчувствовала она, тяжело выдохнул, почти беззвучно. Его кулак, что прежде был крепко сжат, теперь медленно разжал пальцы.
Принцесса сразу уловила перемену и, не теряя времени, с мягкой заботой в голосе продолжила:
— Ты весь день был в трудах, должно быть, устал. Отдохни немного… Я велела приготовить благовонную воду — иди, прими ванну, пусть тело и дух придут в равновесие.
На этих словах она бросила на Ацзе выразительный взгляд и добавила уже ласково:
— Ацзе, ступай и помоги господину омыться.
Хотя со стороны всё выглядело так, будто Цинхуа принцесс подарила ей честь, Ацзе прекрасно понимала, какая цена может скрываться за подобным “доверием”. Она слегка закусила губу, в голосе прозвучала неловкость:
— Ваше высочество простите… Смиренная ещё греет для принцесс Ласточкино гнездо[1]…
Принцесса Цинхуа, как истинная хозяйка, знала, как ценить тех, кто всегда ставит её интересы превыше собственных. Улыбнулась легко, даже с каплей нежности:
— Ты, девчонка, совсем уж упрямая… Не ты одна в покоях, разве нет других? Ступай, не перечь.
Лю Чан, услышав это, обернулся и посмотрел на Ажоу, которая всё это время стояла у изголовья, уже совершенно растерянная от столь стремительно сменяющихся реплик и скрытых смыслов, разыгрываемых перед её глазами. Его взгляд скользнул по ней как бы небрежно, и он равнодушным тоном произнёс:
— Не стоит. Ацзе и без того приглянулась тебе, от неё и на шаг не отступаешь. Пусть Ажоу прислужит мне — этого будет вполне достаточно.
Принцесса Цинхуа на миг опешила, но тут же сощурила глаза, в которых вспыхнул зловещий огонёк. Она злобно метнула взгляд на Ажоу, что стояла как громом поражённая, всё ещё зачарованно глядя на Лю Чана, словно он был не человек, а живое воплощение её грёз. В голосе принцессы послышался едва сдерживаемый яд:
— Отлично. Пусть будет Ажоу.
Зубы её почти скрежетали от злости. Неудивительно, — с холодом подумала она, — почему эта негодница, когда мы с ним ссорились, не только не вмешалась, но и глаз не отрывала от него, будто жаждала, чтобы всё закончилось как можно хуже. Конечно! Она только этого и ждала — чтобы разлад между нами стал окончательным…
Нельзя сказать, что раньше служанки не помогали Лю Чану при омовении — бывало и такое. Но времена изменились. Теперь, когда сердце принцессы переполнено мнительностью и тревогой, каждое подобное движение кажется ей скрытым ударом. В особенности, когда инициатива исходит от самого Лю Чана. Его сегодняшнее предложение — явно ловушка, намеренно или нет.
Ажоу, наконец осознав, что над ней сгущаются тучи, в панике отступила на шаг, поспешно заговорила:
— Принцесс, простите, но смиренная… я не смею…
Но Ажоу не успела договорить — Лю Чан с хмурым выражением прервал её, голосом, в котором звенела недовольная досада:
— Что, я теперь пугаю людей? Или, по-твоему, я ем живьём тех, кто мне прислуживает? Хорошо, Цинхуа… Теперь даже твои служанки глядят на меня свысока. Что уж говорить об остальных? Неудивительно, что весь свет смеётся надо мной. Кто как хочет — так и издевается.
[1]燕窝粥 — целебная каша из ласточкиных гнёзд, деликатес высокой кухни, особенно ценимый знатными дамами династии Тан
