Тётка и племянница носились по двору, смеясь и перебрасываясь колкими словами. Остальные дети, заворожённые весёлым зрелищем, вскоре не выдержали и тоже бросились в догонялки. Кто хватал подолы, кто щекотал, кто прятался за колоннами. Словом, весь двор в один миг превратился в настоящий праздник — полный детского визга, смеха и громких шагов.
Хэ Чжичжун и госпожа Цэнь, уютно устроившись на плетёной шезлонге, наблюдали за всем этим, не в силах сдержать улыбки. Хохотали до того, что не могли сомкнуть рта — счастливое, шумное лето разливалось по двору подобно тёплому свету.
Веселье в доме Хэ продолжалось до тех пор, пока луна не поднялась в самый зенит. Лишь тогда все потихоньку разошлись по своим покоям. Однако комнатка Мудань в заднем коридоре была низкой и тесной, с маленькими окнами и почти отсутствующим сквозняком. К ночи в ней становилось душно до невозможности — уснуть в таком зное было решительно невозможно.
Пришлось звать Юйхэ и остальных служанок, чтобы вынесли плетёный прохладный лежак прямо во двор. Сверху натянули тонкий, небесно-зелёный тюль из прозрачной газовой ткани, словно лёгкое облако. У изголовья установили изящную ширму с изображением гор и вод, чтобы отделить ложе от посторонних взглядов. Всё было готово для ночного отдыха под открытым небом.
Улегшись на циновку, Мудань взглянула вверх. Сквозь небесно-синюю вуаль над ней раскинулось звёздное небо — сверкающее, глубокое, бесконечное. Сердце её наполнилось редкой в эти дни тишиной и покоем. Душа вдруг потянулась к прекрасному, и в голове всплыли поэтичные строки:
«Серебряных свечей осенний свет холодит расписную ширму,
Лёгкий веер в шелковой руке гонит светляков…
По улицам Небесной столицы ночь течёт прохладой,
Лежу и смотрю — Пастух и Ткачиха звёздами мигают…[1]»
Вот ведь, думала Мудань, именно такую ночь, должно быть, и воспел тот поэт.
Жаль только, что она, как ни всматривалась, никак не могла понять, какая из этих звёзд — Пастух, а какая — Ткачиха. Все они дружно мерцали, подмигивали с небес, и в этом молчаливом сиянии было что-то… невозможное, недостижимое, как всё, что ей по-настоящему дорого.
Кто-то неподалёку всё ещё устраивал ночное пиршество — то ли во дворце, то ли в одном из богатых домов. Сквозь тёплый воздух, уносясь по ветру, доносились звуки сэцзы и бамбуковых флейт, переливы голосов, будто плывущих сквозь сон. Мудань, вглядываясь в мерцающее небо, ощущая аромат сливы, что исходил от серебряного ароматного мешочка у изголовья, постепенно погружалась в дремоту. Где-то между звёздами, мелодиями и лёгким ароматом реальность стала зыбкой.
Уснула она почти незаметно — в звёздном свете, под тюлевой вуалью, под пение, что будто бы и не было земным.
А наутро наступит новый день. И всё начнётся заново.
…
Дни, наполненные делами, пролетают быстро — не успеешь оглянуться, как наступила уже середина седьмого месяца. Мудань прикинула — пора сеять. Она велела Юйхэ передать Сюэ`эр: завтра собирается отправиться в Фанъюань севом заняться — свободна ли та, не хочет ли поехать вместе?
Сюэ`эр, разумеется, ответила без лишних церемоний — с радостью.
На следующее утро Мудань, позавтракав, вышла за ворота Цисямэнь, где её уже ждали тётушка Фэн, Юйхэ и несколько крепких служанок и надёжных домовых. Там же она стала ждать Сюэ`эр.
И та не заставила себя ждать.
Вскоре вдали раздалось ритмичное цоканье копыт, и по улице, держа поводья с явной отрадой, мчалась Сюэ`эр — на белоснежном коне, в ярко-алой хусской одежде с отворотами, с уложенными в кольца волосами, сияющая, как огонь. Она была не просто красива — ослепительна.
За ней следовали две тётушки, одна служанка и четверо крепких слуг. И даже повозка с войлочной крышей — на всякий случай — тоже катилась позади, словно они собрались не в поле, а на загородный пикник.
Мудань с удивлением покосилась на Сюэ`эр: она ведь просто позвала её съездить на день в сад, разве не так? С чего вдруг верховая езда, да ещё и повозка в придачу?
Но Сюэ`эр сама выглядела не менее озадаченной. Подняв брови, она спросила:
— А разве ты не говорила, что собираешься пожить на загородном хуторе? Почему же у вас с собой только пара корзин?
Мудань спокойно ответила:
— Всё, что нужно, я давно уже туда отправила. А жить там — удобно. Только я как раз сегодня и не собиралась оставаться. Мне ведь ещё тебя домой отвозить!
Сюэ`эр моментально надула губы, насупилась:
— Это что ж такое ты говоришь?
Мудань заметила перемену в настроении подруги и растерялась:
— А что случилось?
Щёки Сюэ`эр слегка зарделись, голос стал тише, почти укоризненный:
— Так ты же сама сказала, что собираешься поехать пожить в деревне. А потом позвала меня с собой — разве не значит, что ты меня приглашаешь поехать вместе? Я так долго уговаривала маму, чтобы она меня отпустила, посмотри — даже вещи собрала, целую повозку! А ты теперь говоришь, что сразу повезёшь меня обратно? Это как же понимать?.. Ты что, дразнилась надо мной?
Мудань почувствовала, как у неё начинает кружиться голова. В поместье, в деревне — сейчас всё в беспорядке, дел невпроворот. Она и не думала устраивать там долговременный приём, да ещё для такой гостьи, как Сюэ`эр. Один-два дня, и то хлопотно. А ведь еду, ночлег, удобства — всё надо заново обустраивать.
Сюэ`эр заметила её заминку, и ей тоже стало неловко: поняла, что, возможно, погорячилась. Но… она так долго этого ждала. Столько раз мечтала об этой возможности. Теперь, когда шаг уже сделан, разве можно так просто сдаться и вернуться домой, как ни в чём не бывало?
Нет. Что бы ни случилось, она добьётся своего.
Она схватила Мудань за руку, жалобно прижалась и заторопилась с мольбой:
— Сестрёнка Хэ… знаю, я, может, и вспылила, и не подумала, но теперь уж всё — я приехала, и не гони меня обратно. Пожалуйста! Я правда не привередничаю — мне и простого угла достаточно, только бы остаться. Всё, что нужно — умывальник, сменная одежда — я взяла с собой. Всё-всё, вплоть до тазика! Только разреши побыть с тобой…
Она чуть прикусила губу и добавила с неожиданной откровенностью:
— Мне и впрямь тяжело с этими городскими барышнями — жеманные, приторные, каждая фраза с подвыподвертом. С ними как по полю полному ловушек. А с тобой — легко. Ты настоящая. Мне только с тобой и весело.
Мудань только вздохнула — деваться было некуда:
— Да при чём тут, можешь ты терпеть лишения или нет… Всё равно будет неуютно. Там сейчас кругом стройка, всё вверх дном. Сама потом не жалуйся.
[1] Эти строки принадлежат поэту эпохи Тан 杜牧 (Ду Му), одному из самых известных мастеров лирической поэзии периода расцвета танской литературы. Стихотворение называется 《秋夕》 (Осенний вечер) и отличается изяществом образов и тонкой атмосферой.
