В стороне, чуть поодаль, уже сгрудились по пять-шесть человек нарядные молодые мужчины. Они громко смеялись, поддразнивали друг друга, время от времени поглядывали на девушек — на лицах их сиял азарт и веселье, как на настоящем большом празднике.
В воздухе чувствовалось ожидание чуда, лёгкое возбуждение и тайная надежда, будто сама ночь, залитая лунным светом, обещала что-то волшебное.
Мудань не удержалась, чтобы не улыбнуться. Она не стала больше обращать внимания ни на смущённую Сюэ`эр, ни на недовольство тётушки Фу — напротив, с твёрдым шагом пошла вперёд за Чжэн-нян, решив для себя: как бы ни сложилась ночь, праздник под луной она обязательно увидит.
Сюэ`эр, увидев её решимость, тоже расправила плечи, гордо освободилась от руки тётушки Фу и, не оглядываясь, зашагала следом.
С наступлением темноты на берегу собиралось всё больше народа. Здесь были и мужчины, и женщины, и старики, и дети, но больше всего — юных девушек, смеющихся и щебечущих в лунном свете. В воздухе витало предвкушение, лёгкое волнение, словно вся деревня собралась встретить праздник.
Неясно, с чего всё началось — то ли кто-то первым подал голос, то ли случайный звук стал сигналом. Вдруг из темноты, будто из самой ночи, раздался чистый, звонкий перелив флейты. Пару мгновений спустя несколько самых смелых девушек, взявшись за руки, выстроились в круг, ступая по земле в такт, танцуя, кружа стройными фигурами. Их движения были полны лёгкости: то крутили тонкой талией, то покачивали бёдрами, а в голосах звучала простая, живая песня:
— Не подходи, не теряй голову в любви,
Моё сердце — как ива у воды,
Сегодня ты сорвёшь нежную ветвь,
Завтра другой потянется за ней…
Любовь вспыхивает — и гаснет, как ветерок на заре[1].
Песня повторялась снова и снова, к танцу присоединялись всё новые и новые люди. К концу куплета уже не только девушки водили хоровод — даже молодые мужчины, что до этого стояли в стороне, теперь не выдержали, весело влились в круг. Мужчины и женщины, стар и млад, топали в такт, пели, хлопали в ладоши, и между ними то и дело вспыхивали робкие взгляды, мелькала застенчивая улыбка. А те, кто давно приглянулся друг другу, обменивались взглядами — с тайной, юной надеждой.
Атмосфера стала весёлой, непринуждённой, будто сама луна опустилась на землю и зажгла сердца.
Ночь всё глубже, а веселье у воды — в самом разгаре. Мудань и Сюэ`эр стояли под ивами, с улыбкой наблюдая за танцующей толпой. Сами они тихонько напевали себе под нос, не решаясь вслух подхватить весёлые, немного смелые слова песни.
Чжэн-нян, разрумянившись от танца, с волосами, сбившимися на висках, вырвалась из круга и, не стесняясь, весело потянула обеих за руки:
— Пойдёмте, чего стоять? Что за удовольствие — только смотреть?
Сюэ`эр вспыхнула, глаза её заиграли, она была вся готова броситься в круг, но Мудань застенчиво рассмеялась и замотала головой:
— Я ни разу не танцевала… Боюсь, только всё испорчу.
Тётушка Фу, заметив нетерпение Сюэ`эр, сразу встревожилась — а вдруг какая-нибудь шалость, неосторожный жест или смелый парень воспользуется моментом, чтобы прижаться, и тогда по возвращении в дом госпожа Доу устроит ей выволочку? Она торопливо попыталась удержать девушку:
— Не стоит, барышня, не стоит!
Но Сюэ`эр уже надул губки:
— Да разве мы тут одни такие? Вон и почтенные дамы из окрестных поместий пляшут не хуже деревенских! Я ведь только на краешке круга постою, никуда не уйду…
Мудань обернулась и тут же убедилась: действительно, те самые молодые госпожи теперь без стеснения кружились в общем хороводе. Зрителей по краям оставалось совсем немного, все остальные уже вовсю влились в круг.
В этот момент она случайно встретилась взглядом с кем-то, кто стоял чуть поодаль, сложив руки за спиной. Их глаза пересеклись, оба невольно замерли. Мудань по привычке первой улыбнулась — легко, почти рассеянно.
Это оказался Цзян Чанъян, он на миг растерялся, но в следующую секунду на его лице расцвела широкая, искренняя улыбка, обнажившая две ровные, сияюще-белые полоски зубов. И тут же, решившись, он направился прямо к ней — быстрыми шагами, так, что Мудань показалось, будто она и не успела моргнуть, как он уже оказался рядом.
— Госпожа Хэ, — с чуть заметной робостью в голосе обратился он, — вы тоже пришли смотреть на праздник? Вы теперь здесь живёте, в поместье?
— Да, я приехала разводить цветы, — с улыбкой ответила Мудань. — Слух о здешних гуляньях меня тоже привёл. А вы один? Что-то не вижу управляющего У?
— Управляющий У здесь, — ответил Чанъян, — только он не рядом, а там, в самой гуще праздника, отплясывает вовсю.
Он обвёл взглядом толпу, высматривая знакомую фигуру, и наконец указал на кого-то, кто в центре веселья размахивал руками, словно раки-крабы, танцуя так неуклюже, что невозможно было не заметить.
— Вот же он — смотрите! Танцует… ну, уж настолько плохо, что стыдно за него становится. Ну и смелость!
Движения управляющего были действительно столь комичны, что Мудань не смогла сдержать смех. Без тени сочувствия, она весело поддела:
— А смелости у него и правда хоть отбавляй!
Она подумала про себя: если управляющий танцует так ужасно, неужели сам Чанъян боится идти в круг потому, что пляшет ещё хуже? Интересно, как бы смотрелось его стройное, хорошо сложенное тело в таком народном танце? Мудань, хитро улыбнувшись, поддразнила:
— А вы почему не танцуете?
Чанъян, уловив в её взгляде насмешку, с улыбкой парировал:
— А вы почему сами не идёте?
Наверное, благодаря прежним приятным встречам, Мудань уже почти машинально считала Чанъяна человеком надёжным и добрым. А атмосфера праздника, всеобщее веселье только больше располагали к откровенности. Она без стеснения призналась:
— Просто я не умею танцевать. Боюсь опозориться перед всеми. А вы почему не идёте?
Чанъян рассмеялся:
— Я-то танцевать умею. Просто не хочется — и всё. На самом деле, всё очень просто.
Он мельком посмотрел на Мудань, будто вот-вот решится предложить ей попробовать вместе… но в последний момент только улыбнулся и замолчал.
В этот момент Сюэ`эр стояла рядом, растерянно глядя на Чанъяна. Она так крепко сжала край рукава, что ногти впились в ладонь — но и этого не заметила. С её ракурса Чанъян казался особенно красивым: высокий, статный, с чёткой линией подбородка и правильным профилем, мягким, спокойным выражением лица… Он вдруг стал ей ближе, чем когда-либо. Даже кадык на его шее — и тот вдруг показался ей удивительно притягательным.
Сердце забилось быстрее. Не раздумывая, она внезапно позвала его:
— Господин Цзян…
[1] Этот стих отражает мотивы древнекитайской лирики, где чувства девушки сравниваются с гибкой ветвью ивы, а сама любовь предстает мимолётной и зыбкой, как отражение в воде. Образы ивы и воды часто использовались в китайской поэзии для передачи женственности, печали и быстротечности любви. Подобные народные песни встречаются ещё в “Книге песен” (Шицзин), а также в позднейшей танской и минской поэзии.
Ох, что-то все так завернулось, тревожное чувство какое-то