Мудань мягко улыбнулась:
— Нашла лишь немного озёрного камня. Взгляд за них пока ещё цепляется — можно сказать, с натяжкой подойдут. Эти камни хороши не ценой своей, а редкостью. Случайная удача — встретить подходящий. В спешке найти по-настоящему достойный — задача не из лёгких.
Цзян Чанъян на миг замолчал, будто что-то обдумывая, а затем вдруг заговорил:
— Есть у меня один друг, в молодости любил колесить по всей Поднебесной, собирал диковинные камни. Сейчас у него в семье дела складываются не лучшим образом, срочно нужны деньги. Он намерен расстаться с большей частью своей коллекции. Если захотите, я могу выступить посредником и сводить вас к нему. Камни у него — что надо, и цену загибать не будет, точно дешевле, чем на рынке. Не бойтесь быть обманутой — там всё по-честному.
Мудань воскликнула:
— Ах, правда? И такое бывает? — Улыбка озарила её лицо. Если это действительно так, то ей и впрямь везёт всякий раз, как она сталкивается с Цзян Чанъяном — непременно случается что-то хорошее.
Видя, как её лицо светится радостью, Цзян Чанъян не удержался от лёгкой улыбки:
— Разумеется, правда.
Мудань подумала, что в конце концов это просто купля-продажа, обычная сделка — всё упирается в серебро, никаких особых обязательств. Никто никому не должен, и тем более не обязан. Поэтому она с лёгкостью согласилась:
— Ну тогда заранее благодарю вас.
Цзян Чанъян ответил:
— Не стоит благодарностей. Он действительно срочно нуждается в деньгах. Только ведь это не золото и не драгоценности — камень не каждому по душе, и не каждый может позволить себе выложить крупную сумму. У кого вкус есть — у того может не быть средств, а у кого серебро водится — тем может и вовсе не интересно. Я, признаться, тоже с умыслом — хочу помочь другу, а заодно и у вас заручиться небольшой благодарностью.
Он на мгновение замолчал, потом с полусерьёзной, полушутливой ноткой добавил:
— Лишь бы ты не подумали, будто я с кем-то заодно, чтобы на вас заработать.
Услышав такие слова, Мудань и вовсе почувствовала лёгкость на душе:
— Как можно такое подумать? Молодой господин Цзян— не тот человек, который станет гоняться за несколькими лянами серебра. Каждый раз, как я встречаю тебя, непременно случается что-то хорошее.
Сама того не замечая, она перешла с почтительного «вы» на более непринуждённое «ты».
Цзян Чанъян молниеносно скользнул по ней взглядом, опустил глаза, уставился на отражение луны в канале Хуанцюй и сдержанно рассмеялся:
— Вот как? Если так, то, пожалуй, стоит встречаться почаще.
Мудань звонко рассмеялась:
— Ежели так пойдёт, то, глядишь, через пару встреч все дела у меня пойдут как по маслу, да ещё и разбогатею не на шутку.
С этими словами она притворно сложила руки и изобразила поклон, будто перед важным сановником, а затем с серьёзным видом добавила:
— Осмелюсь спросить, куда следующей дорогой направится господин Цзян? Хорошо бы мне заранее подсуетиться — подыскать удачное местечко, чтобы снова поймать удачу за хвост и чуточку подзаработать.
Цзян Чанъян на миг опешил, а потом рассмеялся — открыто, искренне. Затем посмотрел на Мудань серьёзно, хотя в глазах всё ещё плясали искры веселья:
— Послезавтра я возвращаюсь в город. Осмелюсь спросить, согласится ли госпожа составить мне компанию, чтобы взглянуть на диковинные камни? А если уж и правда разбогатеешь — не забудь поделиться. Пожалуй, и мне тогда перепадёт чуть-чуть от той самой «малой прибыли».
Мудань рассмеялась:
— Серебром расплачиваться — как-то уж слишком прозаично. Лучше подарю тебе пару кустов пионов — а уж ты сам решай, продавать их или нет.
Слова её были лёгкими, шутливыми, но, когда взгляд её случайно встретился с чёрными, блестящими глазами Цзян Чанъяна, в груди вдруг кольнуло странное чувство неловкости. Не слишком ли вольно она себя ведёт? Не покажется ли это легкомысленным? Смутившись, она отвернулась и, чтобы сменить тему, перевела взгляд на веселящихся вдалеке людей:
— Смотри-ка, снова пляшут. С того самого момента, как луна только-только поднялась, и вот уже почти в зените. Надо же, какая выносливость!
Цзян Чанъян заметил, как она отвела взгляд, но не выдал ни малейшего движения. Молча отозвал свой взгляд, будто ничего и не было, и с лёгкой улыбкой сказал:
— Когда я был юн, в тёплые весенние ночи мы с друзьями тоже плясали и пели под луной до самого рассвета. И, скажу тебе, усталости почти не чувствовали.
В этот момент напев, что доносился с поляны, переменился, раздались новые слова:
— Луна на небе — серебряный круг,
Долгая ночь, и всё сильнее ветер.
Пусть этот ветер разгонит облака у месяца
И озарит светом предавшего сердце мне человека[1]…
Среди танцующих выделялась Сюэ`эр — она плясала, но взгляд её вдруг зацепился за Мудань и Цзян Чанъяна, что стояли в стороне, оживлённо и всё ближе беседуя друг с другом. Песня ударила в сердце, и почему-то вся душа у Сюэ`эр сжалась — щемящее, невыносимо горькое чувство подступило к горлу, даже глаза и нос защипало. Она не могла понять, что именно с ней происходит, но ощущение было тяжёлым и неприятным.
Не выдержав, она резко вырвала руку из ладони служанки и стремительно бросилась к Мудань, оттеснила её от Цзян Чанъяна и, потянув за собой вперёд, воскликнула:
— Сестрица Хэ, чего стоишь? Иди пляши вместе с нами!
Мудань даже опомниться не успела, как Сюэ`эр потащила её вперёд. Она, с трудом остановившись, засмеялась:
— Ох, Сюэ`эр, ну пощади меня! Я и вправду не умею танцевать. Если пойду, все там в пляске, а я одна — ни рук, ни ног не пристрою, только и буду всех смешить.
Сюэ`эр, едва сдерживая раздражение, ответила:
— Да что там сложного? Посмотришь — сразу научишься. Все через это прошли, нечего бояться!
В лице Сюэ`эр Мудань вдруг заметила какое-то новое, незнакомое выражение. Будто Сюэ`эр злилась на неё — или, может быть, вовсе и не на неё. Неужели всё из-за того, что тётушка Фу запретила ей разговаривать с Цзян Чанъяном? Мудань с осторожностью позвала:
— Сюэ`эр, что с тобой?
Сюэ`эр вдруг осознала, как нелепо выглядела со стороны — её лицо стало ещё более обиженным, сквозь смущение проступала детская растерянность. Она тихонько сжала ладонь Мудань и прошептала:
— Сестрица Хэ, я…
Она хотела было сказать, что у неё на душе тяжело, но испугалась, что Мудань начнёт расспрашивать, и потому, прикусив губу, опустила голову:
— В общем… Я хочу, чтобы ты танцевала со мной. Одной мне скучно.
Глаза её наполнились слезами.
[1] Эти строки напоминают поэтические миниатюры эпохи Тан, где луна символизирует одиночество, тоску и разлуку. В стихах подобного рода героиня часто обращается к природе — просит ветер разогнать облака, чтобы увидеть луну, и в её свете найти утешение или обличить неверного возлюбленного. Сходные мотивы встречаются в песнях-страданиях наложниц или покинутых женщин, а также в произведениях поэтесс Тан и позднейших народных балладах.
