Слушая, как эта мелкая, с видом взрослой женщины, на каждом слове вставляет своё «я, хозяйка… я, хозяйка…», все вокруг невольно улыбнулись. Лицо Фаньли тут же налилось обидой, глаза заблестели, и она зло зыркнула на Чжана Уланя, будто готова была вцепиться ему в рукав.
Чжан Улань не стал обращать внимания на вспыхнувшую девчонку, лишь отодвинулся в сторону, пропуская Мудань, и сказал:
— Всех посторонних разогнал. Проходи, поговорим.
Мудань, прежде чем войти, нежно провела ладонью по мягким, тёплым волосам Фаньли и с улыбкой сказала:
— Это ты сама себе причесала косички? Очень ловко получилось.
Фаньли, всё ещё с покрасневшими от обиды глазами, взглянула на неё и вдруг выдала, как ножом резанула:
— А кто же мне их причешет, если не я? Я ведь не из богатых, чтоб тётушек и слуг держать, чтобы за мной прислуживали.
В этом возрасте дети бывают сплошь колючие, как ежи. Мудань чуть опешила, но быстро вернула улыбку, не придав словам девочки лишнего значения, и, повернувшись, вошла в комнату за голубой занавеской с белыми цветами.
Внутри стоял низкий диванчик, устланный матом из того же голубого полотна с белым узором; рядом — несколько маленьких стульчиков в форме полумесяца и низкий столик. На столике вперемешку лежали несколько листов бумаги, наполовину изношенная кисть и старый, потемневший от времени абак.
Чжан Улань скривил губы:
— Всё это — рук дело Фаньли. Эта чертовка язык имеет острый, как игла, и ни капли не умеет быть милой. Хорошо хоть, что пару иероглифов знает. Дань`эр, не принимай её слова близко к сердцу у неё уж такой нрав, что хоть в гробу перевернись. Вот в прошлый раз твой брат Люлян заглядывал — поддел её парой шуточек, так она, ни секунды не думая, окатила его кружкой кипятка… да прямо по штанам… — тут он осёкся, внезапно замолк и с некоторой неловкостью глянул на Мудань.
Шу`эр ахнула так, будто услышала невероятную новость, переводя взгляд с Чжана Уланя на Гуйцзы, затем на Мудань. Но Гуйцзы стоял невозмутимый, словно и вовсе не услышал ни слова. Мудань же оставалась совершенно спокойной, лишь чуть улыбнулась:
— Уж что-что, а нрав у неё и правда не подарок. Но, думаю, мой шестой брат наверняка сам нарвался. Всё же, если бы на его месте оказался кто-то из ваших знатных гостей, это могло бы кончиться куда хуже. Такие не станут разбираться, молода она или нет.
Ну подумаешь, — мелькнуло у неё, — всего лишь «штаны» упомянули… чего же тут так ахать да таращиться?
Чжан Улань чуть залился краской и, отвернувшись, проворчал:
— Так-то оно так. Я ведь говорил ей — не шляйся, где попало. Обычно она сидит тут, в этой комнате, и носа за порог не кажет. Если бы не твой сегодняшний визит, я бы и сейчас её наружу не выпустил.
Мудань кивнула:
— Раз уж вспомнили о моём шестом брате… Я ведь только что была в пряной лавке и не застала его там. Сказали, что он ушёл с каким-то приятелем в питейный дом. Я уж подумала, что он и вас мог прихватить с собой, и зря я сюда пришла.
Чжан Улань усмехнулся:
— Он и правда звал меня пару раз. Да только где у меня есть время попусту пьянствовать с ним? Потом и вовсе перестал заходить. А как-то раз, когда у меня всё же выдалась передышка, подумал: он ведь столько раз приглашал, а я ни разу не пошёл — совесть заела. Вот и решил угостить его сам. Пришёл — а мне говорят, что его нет, мол, ушёл в питейный дом.
Мудань поняла, к чему клонит Чжан Улань. Похоже, с Шестым братом и впрямь возникли какие-то неприятности: он больше не показывался у Чжана, да и, похоже, между ними успела пробежать тень ссоры, после которой они разошлись недовольные друг другом. Может, именно тогда Фаньли и окатила его кружкой кипятка. Но, вернувшись домой, Шестой брат о том ни словом не обмолвился. Семейные дела не стоит выносить наружу, — решила Мудань. Достаточно знать в общих чертах, остальное можно обсудить дома с роднёй.
Подумав так, она плавно сменила тему и перешла к делу:
— Брат Чжан, сегодня я пришла к вам с другой просьбой. Слышала, что будущей весной, возможно, устроят Собрание цветущих пионов.
И она вкратце рассказала о сегодняшней встрече с Цао Ваньжуном, затем добавила:
— Хочу попросить вас найти двух надёжных людей, чтобы разузнать, что собой представляет семья Люй из Лояна, и каковы истинные цели этого Цао Ваньжуна. По правилам ремесла — вот задаток. Деньги таскать с собой неудобно, так что возьмите это в уплату.
Шу`эр почтительно поставила на стол серебряную чашу.
Чжан Улань нахмурился:
— Это что ещё такое? Дело-то пустяковое. В прошлый раз ты, всего лишь за пару слов, подарила каждому из моих ребят по куску шёлка — так они все говорили, что ты уж чересчур щедра. А тут и вовсе…
Мудань улыбнулась, чуть склонив голову:
— Брат Чжан, я знаю, у каждого дела свои правила. Если бы речь шла только о вас, я бы и правда не стала тратится. Но ведь у ваших братьев семьи, их нужно кормить. Это пустяки, просто знак моего расположения. К тому же, если Собрание пионов и впрямь состоится, дел у меня к вам будет немало. Не могу же я гонять людей задаром, верно?
Чжан Улань помолчал, обдумывая её слова, затем кивнул:
— Ладно. Передам твоё слово ребятам, чтобы сделали всё как надо.
Мудань с облегчением выдохнула и с лёгкой улыбкой поблагодарила Чжана Уланя. Потом обернулась к Гуйцзы:
— Принеси-ка сюда те отрезы ткани, что мы купили по дороге.
Когда свёртки оказались на столе, она повернулась к хозяину дома:
— В прошлый раз, когда я была у вас, брат Чжан, ваша матушка оказала мне столь тёплый и щедрый приём, что я с тех пор хотела пригласить её к себе в гости. Но, увы, я слишком часто бываю в разъездах. Так что примите от меня этот скромный знак уважения — пусть будет ткань на зимние одежды и для неё, и для Фаньли.
На стол легли четыре отреза лучшего парчового шёлка: небесно-голубой, словно весеннее небо над лотосовым прудом; тёмно-бордовый, с густым, как спелая хурма, отливом; нежно-зелёный, как молодая ива на заре; и персиково-розовый, мягкий и тёплый, словно румянец на щеке.
