В её словах не было изысканной риторики, но именно простота порой говорит о самой подлинной преданности. Госпожа Ван знала это. И всё же… её сын готов был отдать сердце Хэ Мудань а сумеет ли сама Хэ Мудань на деле откликнуться тем же чувством? Она не могла быть уверена.
А главное если даже лёгкий намёк на сокровенную боль ранил девушку, то что будет потом? Мир жесток: люди будут шептаться за спиной, не стесняясь и перед лицом говорить об этом в глаза. Неужели тогда сердце её разорвётся от боли?
Собравшись с решимостью, госпожа Ван заговорила жёстче:
— Я поняла тебя. Но подумай: однажды вы состаритесь. У него не будет наследника, даже некому будет прийти на могилу и зажечь жертвенный огонь. Тебе не жаль его? Ты не боишься, что он когда-нибудь пожалеет? Не страшно ли тебе будет жить под тяжестью людских пересудов, что обрушатся со всех сторон?
Оказалось, всё дело лишь в этом слухе. У Мудань сердце на миг забилось беспорядочно, а потом словно разжалось, ощутив странное облегчение и даже лёгкую усмешку.
Неужели если бы она и вправду не могла рожать, то была бы лишена права на свой собственный дом, на любовь искреннюю и чистую?
В этом мире чувства бывают разными. Одни выбирают жертвовать собой и уступать, лишь бы любимый обрёл счастье. Другие, напротив, держатся до конца, лишь бы идти рядом, лишь бы делить с ним дни и ночи.
Мудань не знала, какой выбор сделала бы, окажись в её судьбе настоящая беда. Пожертвовала бы собой ради Чанъяна? Кто может предугадать, если ещё ничего не случилось? Но сейчас, по её нынешнему сердцу, она думала так: если Цзян Чанъян осмелится идти до конца, то и она пойдёт рядом, не отступив ни шагу. Он не предаст её и она не предаст его. А если однажды он оступится, пожалеет или передумает, то тогда она уйдёт, расправив плечи, без колебаний и без сожалений.
Но всё это были лишь предположения, не более. Ничего подобного пока не произошло. Цзян Чанъян уже давно сделал свой выбор и, в сущности, мнение госпожи Ван не имело решающего значения. И всё же, как можно не понять чувства матери? Её тревога естественна. Но и терзаться этим бесконечно Мудань не собиралась.
Она слегка прикусила губу, улыбнулась уголками уст и тихо сказала:
— На самом деле я вовсе не хочу сердить вас. Но раз уж вы спросили, если я стану юлить и утаивать, это будет выглядеть фальшиво. А я хочу быть откровенной.
Ван с лёгким удивлением приподняла брови.
— Ну что ж, говори, — проговорила она. — Я хочу услышать правду.
Мудань тщательно подбирала слова, каждое словно взвешивая на ладони:
— В этом мире люди разные, и мысли у каждого свои. Кто-то предпочитает уступать и терпеть, кто-то не отступит и на полшага. Я не сразу решилась идти рядом с ним. Я долго думала, тщательно взвешивала все «за» и «против». Но то, как он относится ко мне… это так редкостно, так драгоценно, что я сама начала дорожить им. У меня попросту не нашлось причин отвергнуть его искренние чувства.
Она опустила голос, но в нём звучала несокрушимая уверенность:
— Если же случится несчастье, и он на полпути пожалеет пусть уходит. Мне нечего бояться, ведь это не моя вина. Что же до пересудов… я их слышала уже немало. Но, как видите, я всё равно живу и живу всё лучше.
Ни на полшага не уступает, упрямая, смелая и никакой показной слезливости, никакого жеманного притворства. Что ж, ясно: она непременно выйдет за него, а он непременно возьмёт её в жёны.
Госпожа Ван поняла: иного выхода у неё нет. Лишь тяжело вздохнув, она протянула руку и крепко сжала ладонь Мудань. Затем сняла со своего запястья пару изящных браслетов золото, инкрустированное нефритом с оттенком янтарного блеска, и надела их на руки девушки.
— Конечно, это не твоя вина. Раз уж вы оба столь непреклонны, то идите своим путём. Надеюсь, вам суждено прожить вместе до самой седины. Твой характер… он мне по душе. Не держи зла за мои слова, сказанные прежде. Прими это как мой подарок за первую нашу встречу.
Мудань видела: она ещё не договорила, а госпожа Ван, та самая, что миг назад говорила сурово и давила острым словом, уже смягчилась. Сказать, что это её не удивило, значило бы солгать. Но сердце её было полно радости такой, что и слов не подберёшь.
Она не удержалась: задрала голову к небу и засмеялась звонко, свободно. Потом опустила взгляд к земле и, почти шутливо, лёгким, прозрачным тоном произнесла:
— У меня есть ещё одна правда, которую я не сказала. Надеюсь, вы не станете упрекать меня за то, что я умолчала о ней раньше. Всё, что тревожит вас, всего лишь пустые пересуды. Это действительно лишь слухи. Моё здоровье в полном порядке.
Госпожа Ван сначала изумилась, а затем даже не попыталась скрыть свою радость:
— Ах! Ну конечно, с такими вещами не станешь бегать и каждому объяснять. Ладно, ладно… я и впрямь безмерно счастлива!
Она уже смирилась с мыслью принять в дом невестку, которой не суждено родить, покориться выбору сына. А вместо того неожиданно получила радостный дар судьбы.
Схватив Мудань за руку, госпожа Ван крепко хлопнула её ладонью:
— Знаешь, всякая свекровь порой ведёт себя так, что понравиться трудно. А уж я, со своей прямотой, тем более. Ты можешь сердиться на то, что я сказала, но… не держи эту обиду долго. Ведь тогда пострадают наши отношения, и всем нам будет только хуже. Так что, я думаю, лучше тебе перестать сердиться на меня.
Мудань даже ощутила лёгкую боль от её крепкого хлопка, но всё равно рассмеялась:
— Я не злюсь на вас. И понимаю ваши чувства.
Она подумала: ведь госпожа Ван, даже не зная всей правды, уже выразила готовность принять её в семью. Да, прямо, без обиняков, но и без тайных условий, без подспудных уловок. Сказала лишь одно чтобы они с её сыном прожили вместе до самой седины. Разве этого мало? Мудань сказала себе: нужно ценить каждую крупицу искренней доброты, дарованной ей людьми.
Словно тяжёлый камень сдвинулся с сердца.
В тот день госпожа Ван обедала в доме Хэ с радостью и лёгкостью. За столом она была приветлива, а прощаясь, долго держала госпожу Цэнь за руку у самых ворот, беседуя без устали, прежде чем наконец уехать.
А неподалёку, у ворот дома Хэ, стояла Байсян. Она проводила госпожу Ван взглядом, отметив про себя её красоту и величавость. Когда же Мудань с домочадцами скрылись в глубине двора, она подошла и, постучав в дверь, с улыбкой попросила позвать Мудань. И, словно невзначай, поинтересовалась у привратника:
— Скажи, братец, кто была та госпожа? Какая редкая красавица…
