— Благодарю ваше высочество за доброту, — с мягкой, почти лучезарной улыбкой сказала Мудань. — Но я никуда не тороплюсь. Прошу, не беспокойтесь обо мне — займитесь своими делами.
Не успела она договорить, как принцесса Цинхуа, будто проигнорировав её вежливый отказ, шагнула вперёд и решительно потянула Мудань за рукав.
— Хватит церемониться, — произнесла она с нажимом. — Есть пара слов — личных, — которые я хочу сказать тебе наедине.
Мудань едва заметно напряглась. В её взгляде промелькнула настороженность: интуиция подсказывала — добра от этой встречи ждать не приходится. Следовать за Цинхуа — значит отдаться ей на милость. Но в ту же секунду, как будто по наитию, она обратилась к старшей принцессе Канчэн, с низким, исполненным почтения поклоном:
— Простая женщина ещё не отблагодарила старшую принцессу Канчэн за её великое милосердие… Прошу принцесс позволить отложить беседу на другой день.
Старшая принцесса Канчэн слегка нахмурилась, но голос её остался ровным, спокойным, исполненным внутренней силы:
— Цинхуа, поговори с ней как-нибудь потом. Сегодня я хочу, чтобы она осталась со мной — немного пройтись, побеседовать.
Уголки губ принцессы Цинхуа скользнули в насмешливую полуулыбку. В глазах её промелькнуло презрение. «Вот уж кто вечно суёт нос в чужие дела, — пронеслось у неё в голове. — Поистине возомнила себя Бодхисаттвой Гуаньинь, раздающей милосердие, будто дождь по весне…»
— Подданная повинуется, — холодно произнесла она, склонившись в поклоне с деланным смирением, больше подходящем военному, чем знатной даме.
Затем, приняв из рук старшей служанки изящный хлыст, резко развернулась и широким, уверенным шагом вышла из-под навеса, не оборачиваясь.
Мудань со всей искренностью низко поклонилась Канчэн, отдавая дань уважения. Та приняла поклон с невозмутимой грацией, будто это было делом обыденным, как утренний чай.
— Завтра в час сы приди ко дворцу в Аньсинфане, — спокойно произнесла она. — Я велю кого-нибудь сопроводить тебя к сановнику Лю. Он подготовит для тебя нужные свитки.
Сказав это, Канчэн неспешно поднялась и, обернувшись к остальным с лёгкой улыбкой, заметила:
— Раз уж мы собирались весело провести время — чего ждём? Пошли.
Раздались радостные восклицания, лёгкий смех переливался, как серебряные бубенчики. Знатные дамы и юные барышни весело окружили Канчэн, и вся процессия шумно покинула навес, словно пёстрое облако, опустившееся на землю.
Мудань же замешкалась, нарочно плелась в хвосте, потом обернулась, окликнула Юйхэ и сделала ей знак подойти. Лёгким движением руки она передала жест, на который мгновенно откликнулись госпожа Сюэ и остальные — давно уже сбившиеся с ног от волнения. Её знак ясно говорил: «Можете возвращаться». Те с облегчением переглянулись, будто сбросив с плеч невидимую ношу, и поспешно покинули людное место.
Мудань вздохнула — тихо, с оттенком сожаления. Такой чудесный вечер, столь редкий по красоте и атмосфере, а ей приходится тратить его в обществе, где каждый взгляд — чужой, и каждое слово звучит натянуто.
Тем временем на улице вечер разливался яркими огнями, отражёнными в гладкой мостовой. Люди стекались к веселью: кто-то любовался театральными представлениями, кто-то — в звериных масках — сам с азартом бил в барабаны и прыгал в ритме диковинного танца. Кто-то смеялся и дразнил друзей, бегая среди торговых рядов, словно вернулся в детство. Всё вокруг дышало жизнью и шумной радостью.
Когда процессия дошла до квартала Пинканфан, дамы постепенно стали расходиться, каждая следуя за тем, что больше всего манило её сердце в этот вечер — музыку, огни, угощения или просто шум толпы.
В этот момент к Мудань приблизилась госпожа Бай. Она наклонилась чуть ближе, её голос прозвучал почти шёпотом:
— Канчэн знает, что тебе не по душе эта суета… Она велела сказать — можешь идти.
Мудань сдержанно улыбнулась:
— Мне не удобно явиться во дворец с благодарностью — остаётся только ждать подходящего случая.
Она не сомневалась: Канчэн, возможно, действительно пыталась этим приглашением сделать шаг навстречу Цинхуа, устроив всё так, чтобы между ними сгладились острые углы. Но если бы не госпожа Бай, искусно сплетавшая между ними невидимую нить, дело бы вряд ли пошло так гладко. Без неё всё рассыпалось бы на первом слове.
Госпожа Бай лишь отмахнулась, легонько махнув рукавом:
— Не бери в голову. Всё совпало случайно. Ты просто приглянулась Канчэн — вот и всё. Это и называется юаньфэнь, судьбоносная встреча.
Не успела Мудань ответить, как из толпы к ним бесшумно приблизился молодой человек в тёмно-алой круглой мантии с высоким воротом. Его лицо скрывала причудливая маска демона, из-под которой блестели насмешливые глаза. Притворяясь, будто крадётся, он подошёл к госпоже Бай и с откровенно игривой дерзостью наклонился к её уху. Лёгкое дыхание коснулось её шеи, и следом за этим раздался лукавый смешок:
— Добродетельная госпожа… — прошептал он. — Кто бы мог подумать, что вы так пылко берётесь помогать другим. Ну как, нравится вам заниматься делами за моей спиной?
Лицо госпожи Бай на миг застыло. Она медленно обернулась, безмолвно встретившись взглядом с Пань Жуном. Тот, спрятавшись за уродливой, но яркой маской, лукаво поблёскивал глазами, весело крутя зрачками, словно ребёнок, уличённый в проказе.
Мудань неловко переминалась с ноги на ногу. Атмосфера ощутимо напряглась, но вмешаться она не смела. Осталось лишь сохранять вежливое молчание и продолжать стоять в сторонке, будто невидимая.
Двое стояли напротив друг друга — напряжённо, неподвижно, будто в оцепенении. Наконец, Пань Жун первым сдался. Он с раздражением снял с лица дьявольскую маску, бросил её в сторону и недовольно пробормотал:
— Никакого веселья… Специально надел, чтобы вас напугать — и ни малейшей реакции. Ни одного вздоха, ни одного вскрика. Скучные вы женщины.
Он прищурился, бросая цепкий взгляд на госпожу Бай, и с нарочитой ленцой продолжил:
— Знаете, что я вам скажу? Женщина должна оставаться женщиной. Не стоит думать, будто, надев мужские сапоги и оседлав лошадь, вы вдруг превратились в мужчину. Когда надо бояться — бойтесь. Мужчинам это куда приятнее.
С этими словами он резко вскинул подбородок в сторону Мудань и с надменной усмешкой бросил:
— Ты разрушила наши с ней отношения. Или тебе не приходит в голову, что следовало бы хоть как-то это компенсировать?
Мудань вскинула брови, но не ответила сразу. Про себя она уже решила: признавать что-либо — верх глупости. Лучше всего притвориться, будто вовсе не понимает, о чём речь. В самом деле, если подумать логически, принцесса Цинхуа наверняка уже обращалась к Канчэн, и вряд ли это было впервые. Что ж, пусть все стрелы летят в неё — это её интриги.
— Что именно я сделала? — с подчеркнутым недоумением произнесла Мудань. — Разве в том, что я перекинулась с госпожой парой слов, есть что-то предосудительное?
Пань Жун фыркнул, глаза его сузились:
— Ох, уж эти женщины. С рожденья — сплошной обман. Я тебе ни слова не верю. Думаешь, я дурак?
