Дома же царило иное настроение. Возвращённые из дома Лю две тысячи миней и двадцать кусков тонкой шёлковой ткани по-прежнему стояли в зале госпожи Цэнь, прямо на виду, словно напоминание о только что завершившейся баталии. Сложенные аккуратно, они ждали, когда их, наконец, уберут.
После недавнего случая с болтливой шестой невесткой Сунь, на этот раз никто не осмелился заговаривать о деньгах из приданого Мудань. Но молчание не мешало догадкам: в сердцах у каждой женщины в доме мелькали разные догадки и расчёты.
Старшая невестка Сюэ, получив предварительное указание, первой взяла на себя слово. Она улыбнулась и спокойно сказала:
— Деньги из дома Лю пока не полностью возвращены. То, что здесь — лишь часть. Остальное, как они пообещали, пришлют позже.
Как только эти слова слетели с её губ, в комнате воцарилась неловкая тишина. Будто по щелчку замерло всё: разговоры, дыхание, даже мысли.
Никто не проронил ни слова — но всем было ясно: история ещё не закончена.
С учётом того, какими бесстыдными оказались члены семьи Лю, — разве можно рассчитывать, что то, чего не удалось вернуть сегодня, удастся получить когда-нибудь потом? Для большинства присутствующих это было совершенно очевидно. В их глазах Хэ Чжичжун и госпожа Цэнь попросту воспользовались случаем, чтобы без стыда и стеснения откровенно восполнить утраты длинного крыла семьи и поддержать Мудань, которая теперь как солнце на восходе.
Наложница Ян сдержанно усмехнулась, уголки губ чуть дернулись. Пятая невестка Чжан опустила голову, словно в знак молчаливого согласия. Невестка Сунь и четвёртая невестка Ли сидели с бесстрастными лицами, но взгляды второй невестки Бай и третьей невестки Чжэнь, встретившись, моментально выдали то, что обе они думали одинаково: в происходящее не верили. Однако вслух не сказала ни слова ни одна.
Только наложница У позволила себе тоненький голосок:
— У Дань`эр действительно судьба благословенная: и госпожа Бай, и старшая принцесса — все оказались добры к ней. Вот и невзгоды обернулись удачей.
Как и ожидалось, на её слова невестка Чжэнь бросила хлёсткий, полный презрения взгляд, от которого госпожа У сразу приуныла.
Госпожа Цэнь, впрочем, не обратила внимания ни на подколы, ни на молчаливые протесты — ей и впрямь было не до того. Спокойным тоном она распорядилась:
— Раз уж время ещё не позднее, пусть отнесут всё это добро в кладовую Дань`эр. Там и хранить надёжнее. А вы сами хороши, — тут она перевела взгляд на домочадцев. — Сами не распорядились, не передали вовремя, теперь, считай, впустую туда-сюда бегаете.
Все в душе только усмехнулись: «Если бы это богатство сейчас не вытащили наружу и не выставили напоказ, откуда бы кто знал, что твоя дочь якобы “честно и открыто” вернула себе приданое?» Однако при всей язвительности этих мыслей, никто не осмелился высказаться — при столь явном давлении сверху не хватало им духу поднять голос.
Вдруг Мудань сама нарушила напряжённую тишину:
— Постойте, — сказала она отчётливо, подняв голову, — у меня есть кое-что сказать.
Все, как по команде, подняли глаза. Даже самые безразличные взгляды оживились. Казалось, в этот миг само помещение затаило дыхание.
Мудань медленно вышла в центр комнаты, изящно сложив руки в поклоне, низко поклонилась родителям, братьям и их жёнам. Она выпрямилась, голос её был ясен, твёрд, но в каждом слове звучала искренняя благодарность, трепет и глубокое раскаяние:
— Я с детства слаба здоровьем, ни разу по-настоящему не смогла принести дому пользу, только отягчала его заботами, большими и малыми. До замужества вы, отец и мать, старшие братья и невестки, тревожились за меня денно и нощно; после — я снова принесла дому одни беспокойства. Из-за меня пролилось немало пота, растратилось немало серебра… О долге дочери и невестки и речи не идёт — стыдно и вспоминать. А вы… вы всё так же любили меня, как прежде, словно я была бесценной жемчужиной, невзирая ни на что.
Она перевела дыхание, с трудом подавляя слёзы:
— Я безмерно благодарна вам. Сердцем хочу отплатить за родительскую доброту, за братскую поддержку… но на мне и иголки с ниткой нет, что не была бы куплена вашими усилиями. Всё, что у меня есть — ваша кровь, ваша забота, ваша защита. Потому я могу лишь стараться быть хорошей дочерью, почтительно чтить отца с матерью, с уважением относиться к братьям и их супругам, и с любовью — к племянникам.
Её голос стал тише, но в нём зазвенела несгибаемая решимость:
— Эти дни дом истратил на меня слишком много. А потому… серебро и ткани, что вернулись сегодня от семьи Лю, независимо от их количества — я не возьму. Прошу матушку принять их и внести в общее достояние семьи. Это — справедливо.
Её слова эхом отозвались в тишине комнаты. Даже самые упрямые из родни не смогли не проникнуться — в глазах девушки горело нечто большее, чем просто скромность или покаяние: это была зрелость. Плод, наконец проросший сквозь тернии испытаний.
Услышав эти слова, госпожа Цэнь пришла в крайнее изумление, а затем её лицо омрачилось. Она медленно обвела взглядом всех невесток, в её глазах холодно вспыхнуло предупреждение.
Старшая невестка Сюэ, сразу же опомнилась и поспешила перехватить ситуацию, подойдя к Мудань и бережно взяв её за руки:
— Дань`эр, зачем ты так надумываешь? Твое приданное — это твоё по праву, с первого и до последнего игольного стежка. В какой семье не выдают дочь с приданым? Вернулась ты домой — это твой дом, дом родной, тебя будут беречь, пока живём. Даже если всю жизнь придётся заботиться о тебе — это тоже будет, по справедливости. Не говори больше таких глупостей.
Сказав это, она взглянула на остальных невесток, и тон её стал твёрже:
— Вы ведь согласны, сестрицы?
Жёны сыновей переглянулись. Кто-то кивнул с искренним одобрением, кому-то пришлось поддакнуть неохотно — из страха, из приличия или же просто из осторожности. Кто-то подумал: вот, выдумывает опять, чтобы внимание привлечь. Ещё не получила в руки — легко отказаться, а вот окажись перед ней две тысячи с лишним мин серебра, да двадцать отрезов тончайшего шёлка — посмотрим бы, отказалась ли тогда?
Но сказать вслух этого не решился никто. В комнате снова воцарилась тяжеловесная тишина — такая, что даже звякнувшая от лёгкого сквозняка подвеска на ширме показалась слишком громкой.
