Оказался это У Сань, явившийся по поручению Цзян Чанъяна. В руках у него был завернутый в чистую ткань свёрток. Скромно поклонившись, он с уважением передал слова своего господина и осторожно вложил в руки служанки коробочку с лекарством.
— Сегодня, — вежливо объяснил он, — наш господин мельком заметил, будто у юной барышни разыгралась головная боль. Совершенно случайно в доме как раз имеется рецепт одного народного лекаря. Он — человек уединённый, но с многолетней практикой, а его средство известно тем, что особенно хорошо помогает при подобных недугах.
Он говорил спокойно, с достоинством, но без показной важности:
— В первый приём следует принять три пилюли подряд. Затем — по одной пилюле трижды в день, в течение трёх дней. Даже если болезнь окажется не той природы, что предполагается, вреда не будет — в состав входят исключительно успокаивающие и укрепляющие травы. А если окажется, что лекарство действительно подошло, прошу передать об этом словечко — и мы сразу закажем ещё.
Госпожа Цэнь была глубоко тронута. Она сама вышла, чтобы поблагодарить У Саня лично, и, вопреки обычаям, не просто выказала признательность, но и передала щедрый конверт с наградой. Голос её был тёплым, речь — искренней:
— Прошу непременно передать господину Цзяну мою благодарность. В такое время — проявить такое внимание… Это не забывается.
У Сань вежливо отказался от приглашения остаться на обед, но с благодарностью принял встречный подарок от семьи Хэ и, в приподнятом настроении, увёл с собой двух носильщиков. Всё было исполнено чинно, правильно, с оттенком родовитой вежливости.
Но, как известно, в этом мире ничто не бывает просто так. И чем явственнее жест доброй воли, тем острее пробуждается женское любопытство.
Когда всё улеглось, а день склонился к закату, третья невестка Чжэнь и несколько других приближённых не удержались: наперебой обступили Мудань, засыпая её вопросами. Особенно старательна была сама госпожа Чжэнь— на лице у неё играла напускная лёгкость, но в глазах поблёскивало неугомонное любопытство.
— Этот Цзян Чанъян, — заметила она, как бы невзначай, — человек занятой, а за тобой, Дань`эр, прямо следит, не иначе! И лекарство, и паланкин, и слуг… Всё с таким старанием… Неужто тут нет чего-то особенного?
Мудань, глядя на её вытянутое, суетливое личико, едва заметно усмехнулась. В голосе прозвучала лёгкая прохлада:
— Он просто человек неравнодушный. Таких теперь редко встретишь: увидел беду — не прошёл мимо, помог — и не ждёт ничего взамен. Разве госпожа Бай в своё время не сделала для меня то же самое? И ведь тоже не потребовала ничего за свою доброту.
Она сделала паузу, чуть склонив голову:
— Мы с господином Цзяном всего-то и виделись пару раз. И то — всегда в присутствии других людей. Ни бесед, ни намёков, ни тонких слов. Так с чего бы мне строить из этого какие-то фантазии?
Говорила она спокойно, но в тоне её звучало такое спокойное, даже отстранённое достоинство, что дальнейшие расспросы показались бы уже дурным вкусом.
Убедившись, что дети разошлись и посторонние уши не подслушивают, госпожа Чжэнь осмелела. Слащаво улыбаясь, она тихо хихикнула:
— Да кто ж знает… Дань`эр такая красавица, что и нам, женщинам, глядеть приятно, — не то что мужчинам. Кто-то вроде Цзяна Чанъяна — молодой, знатный, а тут вдруг паланкин, лекарство, слуги… Уж не от простой доброты он старается, а?
Она прищурилась, голос стал вязким:
— Так усердно ухаживать — разве это не…
Но, не успела она договорить, как лицо Мудань помрачнело. В груди у неё будто вспыхнуло что-то тёплое и колючее. Таких слов она стерпеть не могла.
Сказать, что Цзян Чанъян — человек с дурным умыслом? Что он помогает ей из похоти? Это ведь значит опустить его до уровня пустого, сладкоголосого охотника за чужой слабостью. А вместе с ним — и её.
Она уже собиралась ответить, но в ту же секунду раздался холодный, отрезвляющий голос.
Госпожа Цэнь, до сих пор молчавшая, резко обернулась к госпоже Чжэнь. Голос её был резким, как удар по стеклу:
— Ну так скажи нам, раз ты такая проницательная: с какой стати он это делает? Ты целыми днями сидишь без дела, и вот — накручиваешь себе всякое низкое. Говоришь, будто знаешь людей… а на деле только грязь видишь.
Она встала с места и глянула на госпожу Чжэнь сверху вниз:
— С такими речами ты и хозяйка плохая, и сватья никуда не годная. А уж как мать — и говорить не приходится. Слово за словом — и всё через грязь. Как ты смеешь так говорить о чужом человеке, да ещё при моей дочери?
Слова госпожи Цэнь прозвучали жёстко, как хлыст, и тут же приглушили всю прежнюю легкомысленную болтовню. Лицо госпожи Чжэнь побелело, губы беззвучно зашевелились, но она не могла выдавить ни слова. Тяжёлое молчание повисло в комнате — никто не осмелился поддержать её или заступиться.
Мудань, наблюдая за этой сценой, почувствовала смутное беспокойство: Матушка всегда была мягка с невестками. Неужели что-то случилось за время моего отсутствия? Что так взвинтило её, что она решилась так резко унизить госпожу Чжэнь при всех? Наверняка тётушка Линь, сегодня оставалась дома и могла что-то заметить. Позже надо будет незаметно её расспросить.
Когда госпожа Чжэнь, униженная, отступила, остальные — госпожа Сю и другие — сразу почувствовали, что на тему отношений с мужчинами сегодня лучше не наступать. Атмосфера стала неловкой, но Юйхэ, как всегда, взяла инициативу, чтобы разрядить воздух:
— А вы знаете, что сегодня на поле творилось? — с заговорщицким видом заговорила она, оживляя комнату. — Господин Цзян, тот самый, что нам лекарство прислал, как пустил коня вскачь и метнул клюшку — прямой удар, и монета полетела ввысь, будто птица! Все ахнули, просто дух захватило!
Комната наполнилась удивлёнными восклицаниями, даже самые строгие дамы улыбнулись, кто-то вздохнул с досадой:
— Вот это да! Вот бы нам самим увидеть такое зрелище, а не только слушать рассказы!
Юйхэ, уловив настроение, живо добавила пару забавных деталей, и хмурый дух наконец развеялся — разговор снова стал лёгким и живым.
Убедившись, что разговор окончательно свернул в другое русло, и никто не вспоминает о её недавнем унижении, госпожа Чжэнь наконец приободрилась. Лицо её слегка порозовело, и губы снова нашли улыбку, но в глазах… в глазах затаилось недоброе. Когда она украдкой взглянула на госпожу Цэнь, в её взгляде промелькнула явная, хоть и скрытая, обида — ещё и после всего этого она не стыдится защищать Мудань?
Тем временем Мудань, под руку с тётушкой Линь, села рядом, почти прижавшись к ней, и с улыбкой спросила:
— Тётушка, неужели ты и вправду так испугалась за меня?
Тётушка Линь не успела ответить — с громким хлопаньем крыльев в комнату влетел попугай Шуайшуай. Он заливисто закричал своим пронзительным голосом:
— Плохая! Плохая!
— А с кем это ты так? — Мудань наигранно нахмурилась, протянула руку, будто хотела наказать. — Сам ты маленький проказник!
Но попугай уже был не промах. Давно уж стал как домашний дух — смышлёный, проницательный. Он не испугался, а осторожно, почти игриво, начал клевать Мудань в пальцы, одним глазом наблюдая за её выражением, будто угадывая — действительно ли рассердилась хозяйка или только дразнится.
Мудань не выдержала и расхохоталась. Погладила Шуайшуая по гладкому пёрышку на макушке:
— Эх ты, несносное создание! Всех до смерти достаёшь! — сказала она с нежностью, и тут же велела: — Куань`эр, Шу`эр, принесите-ка немного кедровых орешков — пора угостить нашего проказника.
