Несмотря на тесноту и спартанские условия, Аньшэн сумела сделать свою комнату уютной. Хлопковые простыни, скатерти, шторы в мягких пастельных тонах.
Возле кровати стояла круглая ваза из толстого стекла с букетом белоснежных цветов. А в деревянной рамке была их старая фотография втроём.
— Каждый раз, когда переезжаю, не могу взять с собой много, — сказала Аньшэн. — Но эту фотографию беру обязательно. Она — всё, что у меня есть. Тогда мы только познакомились с Цзяминем. Мы ведь были так счастливы, правда? А как он сейчас?
— Всё хорошо. Скоро выпускается. Его пригласили в компанию в Сиане заниматься разработкой, там он и проходит сейчас практику.
— Наверное, он уже совсем взрослый? — улыбнулась Аньшэн.
Циюэ достала из сумки недавнюю фотографию. На ней Цзямин стоял под солнцем, в рубашке в мелкую голубую клетку. В его облике по-прежнему было то, что тронуло её с первой встречи: свет, чистота, доброта.
— Он самый красивый из всех мужчин, которых я встречала, — произнесла Аньшэн. — До шестнадцати лет и после. В ту ночь, когда вы пришли в бар, и он появился в зале, у меня возникло чувство, будто всё вокруг вдруг затихло.
— И к тому же он искренний и простой человек, — добавила Циюэ.
— Тогда выходи за него, Циюэ. Как только он окончит университет, выходи.
— Но он очень хочет остаться в Пекине, чтобы построить карьеру. А я… я не хочу уезжать. Ты ведь знаешь, Аньшэн, я не хочу покидать родителей, дом, город, где мы столько лет прожили. Пусть он небольшой, но уютный, богатый и красивый. В нём хорошо жить. Там тихо и спокойно.
— Тебе нравится такая жизнь? Спокойная? — переспросила Аньшэн.
— Да, Аньшэн… — тихо произнесла Циюэ. — У меня в руках слишком много всего, и потому я не могу позволить себе отпустить хоть что-то.
Аньшэн усмехнулась. Она всё так же курила, и вдруг закашлялась. Девушка протянула руку и легонько провела по щеке подруги:
— Циюэ, у тебя такая гладкая кожа… прям как фарфор.
Она затянулась ещё раз, выпустила дым и добавила:
— Моё лицо совсем испортилось от сигарет, алкоголя, кофе. Днём я продаю квартиры, приходится наносить тяжёлый макияж, чтобы хоть как-то выглядеть. Но кожа на теле — как шёлк, потрогай. Видишь? Небеса уравновесили, подарили мне усталое, уличное лицо. По-своему честно.
— Сегодня же выходной. Пошли в бар, выпьем чего-нибудь, — предложила она, доставая чёрную бархатную куртку.
— Ты больше не носишь белое? — спросила Циюэ.
— Белое уже не подходит моей пустой душе, — рассмеялась Аньшэн и, глядя в зеркало, провела по губам яркой помадой.
Они отправились в один из шумных баров на западе города. Аньшэн всегда тянуло к подобным местам: громкая музыка, толпа, сигаретный дым, бессмысленные разговоры. Она заказала виски с содовой. Люди то и дело подходили к ней поздороваться.
— Привет, Вивиан!
Циюэ наблюдала, как Аньшэн, держа сигарету между пальцами, легко говорила по-английски с иностранцами. Делала она это быстро и бойко, словно на родном языке, и смеялась вместе с ними. Она сидела, обхватив ладонями стакан с водой и кусочками льда.
Вдруг ей стало отчётливо ясно, как между ними пролегла широкая, глубокая река. Она видела, что на другом берегу всё ещё стоит та же самая Аньшэн, но она уже не могла перейти на ту сторону.
