Когда патриарх Чанси, даос Сыцин, вошёл в трапезную, он увидел, как вся его орава учеников вытянула шеи, и тупо и растерянно глазели на его младшего ученика, который тем временем спокойно уплетал рис. В воздухе висела неловкая и трудно передаваемая атмосфера.
Сыцин, заметив это, расхохотался: голос у него был могучий, гремучий, так что стены дрогнули. Он рявкнул:
— Дети, очнитесь! — и мигом разомкнул тягучее молчание в трапезной.
Увидев прибытие старшего по чину в Чанси, все ученики отложили чашки и поднялись. Несколько статных бородачей, сидевших за столом с У Чжэнь, выглядели особенно озабоченными. Они шагнули к Сыцину, который широким, уверенным шагом входил в зал, и сказали:
— Учитель, с младшим братом что-то неладно. Только что нёс околесицу, не иначе как разум помутился. Скорее взгляните!
У Чжэнь поперхнулась рисом, с трудом запила слишком острое блюдо, думая про себя, как это можно так запросто ставить диагноз «слабоумие», и уставилась на легендарного патриарха Сыцина.
Этот даос Сыцин оказался совсем не таким, каким она его представляла: ни парящей седой бороды, ни небесного узла волос, ни пыльника в руке, ни отрешённого вида. Напротив, он как будто молодился: хотя, по слухам, ему перевалило за сотню, выглядел он на пятьдесят с небольшим. Плечи как у быка, вся фигура сплошная сила, суровое обаяние. На даоса не похож вовсе, скорее на лихого богатыря с большой дороги.
Особенно странно было видеть, как даосы, выглядевшие на вид постарше Сыцина, почтительно окружили его, называли учителем и даже пытались подхватить под локоть. У Чжэнь испытала чувства весьма неоднозначные.
Сыцин улыбался широко, на подбородке щетинилась короткая борода. Подойдя к У Чжэнь и увидев, что та поднялась, он одним движением прижал её обратно к сиденью:
— Ешь, ешь.
Под этой тяжестью, будто гора навалилась, У Чжэнь начала понимать, почему у мужа такая невероятная сила: что ни ученик, то в масть учителю и сила их, похоже, из одного корня.
Сыцин внимательно оглядел У Чжэнь, потом повернулся к своим старшим ученикам и объявил:
— По-моему, с вашим младшим братом всё в порядке. Даже, кажется, пополнел, щёки румяные, где тут плохо?
Вскоре он понял, где плохо: У Чжэнь улыбнулась ему и назвала его «учителем». Сыцин едва не подпрыгнул от ужаса. С перекошенным лицом рявкнул:
— Гу Юй, сынок, не пугай наставника! Что с твоим лицом? С чего это ты вдруг улыбаешься?!
У Чжэнь думала, что столь почтенный и мудрый старец легче других воспримет историю о смене тел. А выходит, как раз для патриарха это было самое невероятное.
Решив всё-таки попытаться, У Чжэнь назвала своё имя и сказала, что она жена Мэй Чжуюя из Чанъаня. Но Сыцин поднял ладонь, оборвал её и сурово произнёс:
— Не верю.
У Чжэнь подумала: «Хм, трудный попался учитель».
Всё же это старший наставник ее мужа, и У Чжэнь, перетерпев, принялась объяснять:
— Учитель, я не шучу, это правда. По некоторым причинам мы с мужем поменялись телами. Сейчас он в моём теле…
— Слушать не хочу! — отрезал Сыцин.
У Чжэнь сказала мысленно: «А ну-ка дослушайте!»
Она вдохнула и, не обращая внимания на крутой нрав патриарха, продолжила:
— Собственно, мы и ехали вместе, чтобы навестить вас. Но по дороге на нас напало чудовище, мужа похитили…
Сыцин снова перебил:
— По одному только звуку слышно, что это враки. Гу Юй сам по себе не поехал бы меня навещать. Когда он уходил с горы, я в гневе сказал: «Если спустишься, ты больше не человек Чанси, назад не возвращайся». С его характером он ни за что бы сам не пришёл.
У Чжэнь уставилась на него с нехорошим прищуром:
— Выходит, это вы выгнали его с горы?
Сыцин тоже рассердился и хлопнул по столу:
— А разве мне хотелось? Это он вбил себе в голову вздор, оставленный его отцом, и во что бы то ни стало решил уйти! Такая-то одарённость, я сколько лет ничего подобного не видел! Если бы меня не связывали обещания, я бы сам передал ему Чанси! И что вышло? Спустился, и ни слуху ни духу! Так он обращается со своим несчастным, одиноким, беззащитным, дряхлым и немощным старым учителем!
У Чжэнь перевела взгляд на его мощный торс, на грудные мышцы, мощно покачнувшиеся после удара по столу, и никак не отозвалась на самохарактеристику «одинокий, жалкий, беспомощный, престарелый, немощный». Вместо этого холодно заметила:
— Так значит, вы всё же признали, что мы поменялись телами. Зачем делать вид, что не понимаете?
Сыцин на миг осёкся, а потом с болью в голосе воскликнул:
— Как же так Гу Юй так скоро женился! Я надеялся: он минует свою роковую беду, вернётся и унаследует моё искусство. А он, выходит, всей головой ушёл в мирскую любовь! Мой самый одарённый ученик! Какая потеря! Какая жалость!
