Но сегодня всё было иначе. Едва выйдя из затворничества, Ин услышал музыку. Звуки пипы, циня и флейты сливались воедино; слышались и нежные женские голоса, распевавшие стих из сборника «Шицзин» — «Крик журавля».
«Журавль кричит в болотах, и голос его слышен в небесах…»
Ин замер, слушая, как ветер доносит напев.
«Рыбы плавают у отмели, иные скрываются в глубине…»
Он вспомнил её. Она любила петь стихи из «Шицзина», и тоже когда-то пела ему «Крик журавля». Но чаще она пела другую песнь, и особенно любила повторять: «Пышна зеленая осока на островке; увижу благородного мужа и сердце моё радуется».
В это время У Чжэнь сидела, слушала музыку, а рядом подали тарелку белоснежных молочных пирожных. Она попробовала, они были мягкие, душистые и особенно вкусные.
Она велела поставить тарелку на столик, съела одно пирожное и потянулась за вторым, как вдруг раздался громоподобный рёв: хриплый, страшный, полный ненависти, словно зверь пришёл в ярость.
«Неужто тут держат ещё и какое-то чудовище?» — мелькнуло у неё. Но в тот же миг все духи-прислужники побледнели и рухнули на колени, дрожа. Даже тот, кто только что с улыбкой подавал ей тарелку, теперь прижался к полу, мертвенно бледный и залитый потом.
Музыка стихла, и рёв стал ещё страшнее. У Чжэнь, однако, спокойно сунула пирожное в рот. Она догадалась: это должно быть то самое чудовище, похитившее её. Никто иной не мог навести такой ужас.
Она только подумала об этом, как увидела: к ней несётся уродливая тварь. Днём оно выглядело ещё ужаснее: полтела сгнило, кроме чешуйчатых ног и головы с рогами всё представляло собой раздувшуюся массу, местами торчали кости. Смрадный запах мгновенно перебил благовония.
Существо со злобным взглядом раскрыло пасть и выпустило поток чёрно-фиолетового дыма. У Чжэнь схватила тарелку с пирожными и отскочила в сторону. Она спаслась, но её софа, столик и угощение, едва коснувшись дыма, почернели, распались и превратились в труху.
— Эй, — спокойно сказала она, — зачем так горячиться? Ты же не зря привёл меня сюда. Ещё не воспользовался, а уже решил убить?
Но тварь словно взбесилась сильнее. Вид её улыбки только разозлил его. Новый поток чёрного дыма, потом ещё и ещё… У Чжэнь ловко увернулась, а потом метнула пустую тарелку прямо к его ногам. Лишь тогда чудовище будто опомнилось и замерло.
У Чжэнь легко приземлилась, взглянула на живот и невольно вздохнула: «Только бы малыш не выскочил от таких прыжков…»
Беременность — это мука. Всё мешает, всё пугает, ни выпить, ни вздохнуть спокойно. Она уже думала: а не попросить ли двоюродного брата Пэй поменять их обратно?
Пока она улыбалась, наблюдая за чудовищем, оно постепенно приходило в себя. И впервые разглядело её как следует.
Раньше он не придавал значения: похищенная женщина была не более чем предметом обмена, брошенная под надзор. Теперь же, в её беспечной улыбке, ему почудилось сходство с той самой женщиной из прошлого. Взгляд его снова наполнился яростью.
У Чжэнь сразу почувствовала ненависть, исходящую от него, и спрятала улыбку. Её весёлый вид лишь раздражал чудовище, а сейчас было важнее выжить.
Она молча следила за ним, перебирая пальцами за спиной. Думала: что делать? Без ребёнка она бы рискнула и сразилась. Даже проиграв, могла бы вырваться. Но теперь в её чреве дитя. Если с ребенком что-то случится, муж очень расстроится. С виду холодный и спокойный, он ведь на самом деле обожал этого ребёнка.
Значит, приходится склонить голову. У Чжэнь чуть отступила.
Ин отвернулся от неё и велел духам:
— Заприте её. Пусть не выходит.
Прислужники оцепенели. Особенно крысиные демоницы, что заботились о ней. Они-то уже решили, что это будущая хозяйка дома, «госпожа», и поэтому услуживали. Теперь же выходит, всё не так?
Они обменялись взглядами. Старшая женщина тяжко вздохнула. Ей когда-то мать рассказывала: хозяин строил этот дворец для возлюбленной. Но годы шли и ни одной женщины тут не появлялось. И вот вдруг привели одну… как тут было не подумать, что она и есть госпожа?
Ин закончил приказ, его громоздкая фигура исчезла. А У Чжэнь отвели в дом.
Она уселась на софу, закинув ногу на ногу. Музыки больше не было. Ну и ладно. Главное, что чудовище наконец показалось. Надо придумать, как бежать. Но тщетно она выведывала и наблюдала: нигде не было лазейки. Тюрьма оставалась тюрьмой.
