Он с детства был послушным и рассудительным; в обители именно он опекал младших учеников. Шалунов повидал достаточно, и каждый под его строгой рукой быстро становился паинькой. Но эта маленькая девочка уж больно сорванец.
Он ещё думал об этом, как вдруг встретился с парой огромных жалобных глаз. Их хозяйка, явно уловив неладное, потянула его за подол и пролепетала тоненько:
— Я скучаю по папе с мамой и по сестре
Она тёрла глазки и поскуливала, маленький комочек, ну прямо жалость берёт. И даос Мэй, хоть и понимал, что это игра на публику, за одно мгновение растаял и уже не мог быть суровым.
Стоило ему вспомнить, что это У Чжэнь, как он терялся и сдавался.
— Завтра я свожу тебя к ним, не плачь. — Он присел, погладил её по голове.
Девчушка украдкой взглянула на его лицо, «тревога снята» и снова засияла.
— Хочу вон тех блестящих летающих букашек!
Она быстро перешла к новым требованиям: велела Мэй Чжуюю ловить во дворе светлячков. В итоге уснула у него на спине, прижавшись щекой и держась рукой за полупрозрачный мешочек с огоньками; даже похрапывала по-детски. Потом ещё и скатилась со спины, он едва успел перехватить её за щиколотку и не дал грохнуться на землю. И при всём этом она так и не проснулась.
Утром У Чжэнь всё ещё была ребёнком. Потирая глаза, села на кровати, свесила ножки и, хмуро глядя на постель и одеяло, долго молчала.
Мэй Чжуюй просидел у изголовья всю ночь, полночь пролистал книги. Увидев, что она очнулась, он хотел позвать умываться и завтракать, но, заметив её вид, неожиданно растерялся: что с ней?
Девочка посидела с каменным личиком, затем схватила подушку и с грохотом швырнула на пол. Тут Мэй Чжуюй и понял: это утреннее дурное настроение. На второй день свадьбы, беседуя с тестем, гогуном Юй, он слышал, что у второй дочери по утрам характер ужасный, не подступиться. Но все эти дни, что он спал рядом с У Чжэнь, ничего подобного не замечал: максимум она немного хмурилась, пока не проснётся окончательно, а если он был рядом, могла и полежать, перемолвиться парой шуток.
Теперь-то он увидел ту самую утреннюю бурю из рассказов гогуна.
Девочка, взъерошенная, поворчала, потом всё же слезла, подняла подушку и неожиданно улыбнулась:
— Я голодная!
Столь быструю смену масок он не встречал никогда, прямо новое знание.
Он отвёл её умыться, поставил еду на низкий столик, усадил её, а сам сел позади и принялся расчёсывать волосы.
Тонкие и мягкие волоски легко рвались, вспоминая вчерашнее «слишком сильная рука», он расчёсывал как можно нежнее. Словно парикмахер, уложил два маленьких пучка и только потом вывел её из дома: сначала купил подходящее платьице, а уж затем повёл в дом гогуна Юй.
Перед воротами он достал талисман, пару раз сложил, привязал к её запястью красным шнурком:
— Снимать нельзя, — предупредил он.
Девочка послушно кивнула и уставилась на парадные ворота. Мэй Чжуюй, держа её за руку, вошёл в поместье.
Слуги, увидев мужа второй барышни, решили, что он пришёл к жене, дружелюбно поклонились и сообщили, что второй хозяйки дома нет.
Казалось, никто вовсе не замечал девочку рядом с ним. Так и было: благодаря талисману и потому, что он не выпускал её руки. Стоило ему отпустить или талисману слететь и обычные люди увидели бы маленькую У Чжэнь. Это и есть та самая «невидимка» из арсенала даосов.
Ведомая за руку через собственный дом, маленькая У Чжэнь глядела во все глаза и изумлялась. В её памяти дом выглядел именно так, но множество мелочей изменились, знакомые слуги резко постарели, а незнакомых стало больше. И знакомые, и незнакомые с теплом обращались к мужчине рядом «господин, зять».
Понимая, что что-то совсем не так, даже эта бойкая непоседа перепугалась; дойдя до внутреннего двора и не найдя ни отца, ни матери, она расплакалась по-настоящему, слёзы полились градом.
Такого её плача Мэй Чжуюй ещё не видел и это было не притворство. Он растерялся, присел, вытер рукавом слёзы и пообещал немедленно отвезти ее к отцу, и девочка постепенно успокоилась.
Старшую сестру, императрицу, в дворце так просто не увидишь; мать умерла. Значит, оставалось вести её к отцу, У Чуньдао, который ныне пострижен и живёт в монастыре Сюти у подножия Южной горы за городом. Мэй Чжуюй немного переживал: не расплачется ли девочка, увидев отца лысым монахом.
С этими мыслями они отправились в Сюти. Монастырь стоит в стороне, дорога немалая; даже на лошади доберутся лишь к вечеру.
Мэй Чжуюй, одной рукой держа повод, другой удерживая непоседливую девочку, мчал по большаку за городом. Сначала та оживлённо вертела головой и без конца спрашивала, но внезапно что-то заметила, вся вздрогнула, мгновенно притихла, вжалась в него, уткнулась лбом в грудь и затряслась от страха.
