Женщина для них была подобием пятна: если бы Мин И надела небесно-голубое одеяние, неужели знатные семьи города сошли бы с повозки, чтобы вежливо приветствовать девушку? Это было абсолютно абсурдно.
Все ученики остыли от радостного возбуждения по поводу наличия мастера шэньци и нахмурились, глядя на Мин И: жаль, что у неё женское тело, но её мастерство действительно редкое.
Цинь Шанъу, испытывая затруднение, теребил вышитый узор на плаще и долго молчал.
Мин И же осталась прямолинейна, махнула рукой и сказала: — Хотя я не могу поступить в Юаньшиюань, я всё равно умею ковать божественные артефакты шэньци. Продам Сун Ляо — продам, продам Юаньшиюань — тоже продам, стоит лишь выложить нужную цену; какую бы шэньци вы ни пожелали, я смогу его создать.
Эти слова, одновременно дерзкие и раскованные, развеселили Цинь Шанъу: — Если я захочу нечто более могущественное, чем шэньци у боевых культиваторов Чаояна, ты тоже сможешь его выковать?
— Смогу, но недёшево, — сложила руки за спиной Мин И. — Кузнечное дело требует громадных затрат юань и полного сосредоточения духа, так что озвучу цену сразу. Обычное шэньци стоит от тысячи до пяти тысяч, отточенное — двести тысяч, высший сорт — миллион. А тот артефакт, о котором вы говорили — что превзойдёт мощь шэньци наследника Чаояня — обойдётся в пять миллионов, без скидок.
Шэньци — расходный товар: через несколько лет его придётся обновлять. Само по себе предложение Мин И было честным, но для участия в турнире Собрания Цинъюнь расходы оказались астрономическими.
Цинь Шанъу нахмурился, почесал запястье и тихо сказал: — Дай время подумать.
Мин И же лишь ухмыльнулась и вынула два пальца: — Есть и второй вариант. Если звериные повозки из Му Сина позволит в любой момент доставлять меня и моих спутников в другие города, я возьму за все шэньци лишь пятую часть объявленной цены, а на обслуживание гарантирую полный безвозмездный ремонт.
Ученики зашумели от удивления, а Цинь Шанъу просветлел в лице: — Прекрасно, великолепно! У нас во внутреннем дворе главного города как раз имеется звериные повозки для турнира Собрания Цинъюнь — берите её на своё полное распоряжение.
Приобретать собственную повозку с божественным зверем — роскошь недешёвая, да и небезопасная: малейшее неосторожное движение — и след будет выдан, а Сань Эр не замедлит пуститься в погоню. К тому же, уход за божественным зверем — дело хлопотное и затратное. А вот использовать уже имеющуюся звериную повозку господ города — решение куда более мудрое: оно скрывает пути, избавляет от лишних тревог и не требует трат на содержание.
Мин И одобрительно кивнула, глаза её сверкнули хищным светом, словно она заключила удачную сделку.
Цинь Шанъу, видя это, пришёл в ещё больший восторг и, широко улыбаясь, указал ей на примыкающий двор: — Ты — обладательница дара, коего свет не видывал. Оставаться под открытым небом — попросту опасно. В этом месте ты в безопасности: никто не осмелится даже прикоснуться. Хочешь ковать — куй, хочешь отдыхать — отдыхай. Делай, что пожелаешь. Здесь ты — сама себе госпожа.
В этот момент в ворота бесшумно вошёл Цзи Боцзай. Он уловил последние слова и, не сказав ни слова, лишь крепко сжал губы. Его взгляд остановился на Мин И — долгий, пристальный, словно пытающийся прочесть, что скрыто за спокойной маской её лица.
В поместье семьи Сун она уже была близка к согласию — он чувствовал это, всей душой ощущал, как колеблется её сердце, готовое последовать за ним. Но теперь — такой поворот…
— Хорошо, — тихо, с лёгкой, почти насмешливой улыбкой сказала Мин И, будто слова Цинь Шанъу были ей давно понятны. — Навещу поместье Сыту, заберу товарища — и обоснуюсь здесь. Но позвольте уточнить: как обстоит дело с пищей и содержанием?
Цинь Шанъу громко хлопнул себя по колену и воскликнул: — Как и у всех учеников — без исключений! Что им, то и тебе. Без привилегий — но и без ущемлений.
Лицо Цзи Боцзая побледнело, а затем потемнело — будто тень пронеслась по его чертам.
А Мин И, словно ничего не заметив, с весёлым выражением, легко и беззаботно вышла за ворота, отправившись за своим другом.
Цинь Шанъу, весь сияющий от радости, повернулся, чтобы уйти — и тут же натолкнулся на мрачный, словно грозовое небо, взгляд своего любимого ученика. Тот стоял за его спиной, и выражение его лица не предвещало ничего доброго.
Он вздрогнул, ошеломлённо окинув его взглядом с головы до ног:
— Что случилось?
Цзи Боцзай ответил глухо, сдерживая раздражение:
— Зачем оставлять её в Юаньшиюане? — Голос был низким, с хрипотцой, словно сдерживал что-то большее, чем слова. — Здесь лето — зной, зима — пронизывающий холод. До уюта моего дома этому месту далеко.
Цинь Шанъу, не меняя выражения лица, мягко возразил:
— Зато здесь безопасно.
— Но она — девушка. Здесь — сплошь мужчины. Это крайне неудобно.
— Но здесь безопасно…
— Она совсем не знает этих мест. Всё для неё чужое.
— Но здесь безопасно!
С каждым повторением его брови хмурились всё сильнее. И вот наконец у него задрожал висок, а на лбу заиграла жила. Цзи Боцзай с досадой воскликнул:
— Наставник, неужели вы не можете придумать хоть один другой аргумент?!
Цинь Шанъу, не теряя добродушия, похлопал его по плечу:
— Каждому, кто удостоился чести участвовать в турнире Собрания Цинъюнь, Му Син должен предоставить особую защиту. У тебя мощная юань, тебе всё нипочём — потому я и разрешил тебе жить в своём доме. А Мин И — девушка. Родных здесь у неё нет, опоры — тоже. И лучшее, что мы можем для неё сделать, — оставить её в стенах Юаньшиюаня.
Он на миг замолчал, а потом добавил уже другим, более тяжёлым голосом:
— В твоём доме, может, и уютнее. Но ты — человек живой. Ты можешь устать. Ты можешь отвернуться. Юаньшиюань — нет. Пока она умеет ковать шэньци — он будет заботиться о ней всю жизнь.
Цзи Боцзай остался безмолвен. Слова застряли в горле, а в груди поднялась буря, которую уже не скрыть ни одним выражением лица.
Смысл в его словах, конечно, был… Но звучало это всё равно невыносимо неприятно. Кто ещё, скажите на милость, её бросал? Он тогда всего лишь… вспылил.
И ведь до сих пор так и не нашёл момента, чтобы объяснить Мин И, почему в тот день выгнал её из дома. А глядя на то, как радостно она только что улыбалась, становится ясно: возвращаться с ним она уже не собирается. В поместье Сун она, похоже, просто играла роль — по привычке, без сердечного участия.
Он пожал плечами, изобразив лёгкую беззаботность.
— Раз так, ученик более не будет тревожиться. Все эти заботы были лишь из страха перед тем, как отнесётся к этому Да сы.
Цинь Шанъу скосил на него взгляд и после короткого раздумья сказал:
— Что ж, и правильно. Ответственность твоя велика, не время предаваться юношеским чувствам. Раз ты и так обычно живёшь в своём доме, а теперь в Юаньшиюане появилась новенькая, твой двор можно освободить. Пусть Луо Цзяоян переедет туда.
Цзи Боцзай некоторое время молчал, шагал рядом с учителем, не говоря ни слова. Лишь спустя десяток шагов, глядя вперёд, он произнёс:
— Луо Цзяоян по натуре ленив. Если дать ему жить одному — без присмотра — он и вовсе забросит учёбу. Лучше пусть остаётся в одном дворе с Чу Хэ, так надёжнее будет.
Где-то вдалеке Луо Цзяоян внезапно чихнул.
Он удивлённо потер нос, бросил взгляд назад, а потом снова поспешил за Мин И:
— Мой шэньци должен быть красным. Красный красивее.
Мин И шла по улице, возвращаясь в поместье Сыту под его негласной охраной, и, не оборачиваясь, ответила:
— Красный — цвет, чаще используемый в Чаояне. Для Му Сина больше подойдёт тёмно-синий.
— Не знал, что и тут есть такие тонкости, — Луо Цзяоян почесал затылок и с улыбкой добавил: — Но теперь, по крайней мере, у нас наконец-то есть собственный мастер шэньци. Тот старик Ун из внутреннего двора… ему уже слишком много лет. Чтобы выбить у него один шэньци, приходилось ждать по полгода. Я так долго терпеть не могу.
Вырастить настоящего мастера шэньци — дело крайне затратное, и Му Син просто не мог себе этого позволить. Это было понятно.
Понимание — пониманием, но Мин И хоть и зарабатывала здесь деньги, ни на шаг не собиралась помогать им взращивать собственного мастера. В конце концов, она была из Чаояна. Чаоян предал её — да, но даже после этого она не собиралась помогать другим уничтожить его. Этот город она создавала своими руками, и как бы он с ней ни обошёлся, он всё ещё оставался её.
Жить ей всё равно осталось недолго. Она возьмёт плату от Му Сина, поможет им войти в число Верхних Трёх Городов — и на этом всё. Дальше… пусть мир катится, как хочет.
Насвистывая весёлую мелодию, Мин И вернулась в поместье Сыту — за Синь Юнь.
Сыту Лин уже успел вернуться из Судебного управления. Улыбка до ушей, в глазах лукавый огонёк, и клычок — белый, как у тигрёнка, — выглядывает из-под губ.
— Благодарю тебя, сестрица, — просиял он. —Мерзавец Сун получил по заслугам, а господин Цянь сохранил своё место. Всё благодаря тебе!
Он сделал шаг в сторону, жестом пригласил пройти и с гордостью указал на накрытый в зале стол:
— Приготовили целый пир в твою честь. Только что из Хуа Бэчжи доставили — свежайшее!
Глаза Мин И засверкали. Она тут же поспешила к столу — и правда: угощение было на славу, блюда сменяли друг друга, и среди них — и лесные деликатесы, и редкие морские продукты. Было видно, что тратились щедро.
Синь Юнь села рядом, улыбнулась:
— Я всё в особняке Цзин уже собрала. А Юный господин сказал, что этот ужин — наш прощальный.
Мин И опустила взгляд, кивнула, голос её был мягок, но твёрд:
— Благодарю.
Сыту Лин уселся за стол, болтая ногой под скамьёй, и с серьёзным видом сказал:
— Юаньшиюань, конечно, место надёжное, тут не поспоришь. Но уж кто там живёт — не все, скажем прямо, легки в общении. Впредь я, возможно, не всегда смогу прийти вам на помощь… Надеюсь, сестрица будет беречь себя.
В былые времена, в Юаньшиюане Чаояна, Мин И была первым бойцом — гордая, непобедимая, и никто не смел даже взглянуть на неё косо. Тогда её дни текли спокойно, без тревог.
А теперь всё изменилось: она — не просто боевой культиватор мастер шэньци, но и женщина. Иного отношения ждать не приходится. Придётся выдержать немало — и недоверие, и насмешки, и зависть.
