Мин И смотрела на него серьёзно, ни тени легкомыслия в голосе: — Раз уж я рождена человеком, и раз моя юань ничем не уступает мужской, а порой даже и превосходит — почему я не могу жить, как мужчина? Почему мои поступки должны измеряться иными мерками?
Эти слова, произнесённые перед кем угодно другим, вызвали бы лишь насмешку или осуждение — чересчур смелые, чересчур вызывающие. Но Цзи Боцзай… он выслушал их. И — что самое удивительное — действительно услышал.
Он мог себе позволить быть ветреным — почему она не могла? Он ловил взгляды, жил на своих правах, выбирал, с кем и когда — а она чем хуже? Красотой не уступала, статью — тем более, а сила у неё и вовсе была пугающе редкой.
Он открыл рот, будто хотел возразить, но слова не шли.
Будто сжимал в ладони пригоршню песка: чем сильнее сжимаешь — тем быстрее ускользает. И отпустить не можешь, и удержать не в силах.
Мин И, не пропустив ни одной перемены в его взгляде, заметила мелькнувшую в нём растерянность.
И вдруг — она улыбнулась. Ярко, дерзко, без намёка на стыд.
Наклонилась чуть ближе, голос её прозвучал почти игриво, но с опасной искренностью: — Скажи, господин… я ведь нравлюсь тебе, правда?
Цзи Боцзай вздрогнул, будто её слова вырвали его из транса. Лицо его мгновенно потемнело, он отвернулся, сжал губы и холодно процедил: — Кто вообще сможет влюбиться в такую, как ты? Ни стыда, ни меры. Живёшь как хочешь, говоришь, что вздумается…
— Тогда отчего ты так сердишься, господин? — её улыбка стала ещё шире, почти лукавой.
Он резко отстранился, лицо его пылало от раздражения и чего-то, с чем он не хотел сам себе, признаться. Стиснув зубы, пробормотал: — Это ты влюбилась в меня. Я… я бы никогда…
— Ах вот как, — театрально вскрикнула Мин И, и в следующий миг, уловив момент, с грацией поддалась назад, как будто вот-вот упадёт.
Цзи Боцзай среагировал молниеносно. Не думая, метнулся вперёд, крепко обхватил её за талию и удержал.
Их взгляды встретились.
Глаза Мин И сияли — в них плясала дерзкая, насмешливая искра, как у хищной кошки, дразнящей жертву. Она не сказала ни слова, но всё её лицо будто кричало: Пойман.
Цзи Боцзай тут же отдёрнул руки, будто обжёгся, отвернулся и холодно фыркнул: — Это ты сама ко мне лезла. Ты же и пыталась быть милой, всячески мне угождала.
— А теперь, когда я не угождаю — ты, господин, почему-то нервничаешь, — с ласковой иронией протянула она.
— Я не нервничаю, — бросил он, будто обороняясь.
— Разумеется, — кивнула Мин И, медленно поднимаясь. — Тогда только прошу: не бери всё это близко к сердцу. Не стоит из-за какой-то глупости вдруг передумать и отказаться от поездки в Чаоян.
Он хмыкнул, даже не оборачиваясь: — Как только рана заживёт — сразу двинемся. Мне с тобой спорить незачем.
Мин И довольно кивнула и без лишних слов направилась к двери.
Они оба — люди, которым проще сражаться, чем любить. Ни Мин И, ни Цзи Боцзай не умели говорить о чувствах. Ни один не любил проигрывать, а в любви проигрыш — почти неизбежен. Стоит только открыть сердце — будто сам добровольно отдаёшь половину своей жизни. Умный боец на такое никогда не пойдёт.
Но всё же…
Мин И чуть изогнула уголки губ.
Цзи Боцзай только что выдал себя с головой. Его реакция была до смешного… живой. В самом деле — будто он и правда переживал. Ни слова о семье Мэн, о Чаояне, о выгоде — а ведь она даже не надавила по-настоящему. Пара колких фраз — и всё, он сдался. Это даже забавно.
Перед отъездом она оставила ключи и документы на дом в руки Синь Юнь: — Я скоро вернусь. Жди меня здесь.
Синь Юнь не скрывала тревоги: — А надолго ты?
Мин И задумалась: — Если всё пойдёт хорошо — вернусь через месяц.
Если нет… возможно, не вернётся вовсе.
Ведь эта поездка, устроенная по воле сы-хоу, была не просто проверкой. Это было — добивание. Последняя попытка избавиться от неё навсегда.
Когда рана, наконец, покрылась коркой, Мин И без лишних слов села в звериную повозку с Цинь Шанъу. Впереди их ждал Чаоян.
— Я ведь ещё ни разу не был в Чаояне! — с возбуждением сказал Луо Цзяоян, повернувшись к Мин И. — Там, правда, всё больше и величественнее, чем у нас в Му Сине? Говорят, на улицах чуть ли не каждый — верховный боевой мастер.
Мин И всерьёз задумалась над её вопросом, прежде чем ответить: — Город действительно большой. Но у Чаояна сложное расположение: основная часть построена прямо на краю обрыва. Земля там скудная, для земледелия непригодная. Жителям приходится нелегко, живут впроголодь.
Это признание вызвало у всех удивление. — Но если так, — не удержался Фань Яо, — за счёт чего же они живут?
— За счёт торговли, — спокойно ответила Мин И. — С каждого из нижних трёх городов Чаоян собирает немалую дань. Потом часть этих средств возвращается в народ — через торги, купцов, перекупщиков. Всё держится на деньгах, которые текут снизу-вверх, а затем — обратно вниз, но уже с процентом.
Иными словами, любой другой город может выпасть из верхней тройки — и всё равно выживет. Только не Чаоян. Стоит ему потерять статус, и его народ окажется в нищете. Поэтому они идут на всё, даже на союзы, лишённые чести, — лишь бы удержаться наверху. Именно по этой причине они с такой охотой заключили договор с Чжуюэ.
А потому Чаоян видит в Му Сине, который всё быстрее поднимается, не просто соседа — угрозу. И чем быстрее тот растёт, тем больше Чаоян хочет раздавить его, пока не стало поздно.
Понимая это, Шэ Тяньлинь, уже накануне отъезда, лично передал Мин И броню. Не простую — выкованную вручную, с защитным наложением.
— Ты не тот Чаоян, что падёт, — произнёс старый Шэ, глядя на неё с глубокой надеждой в глазах. — Добро пожаловать обратно в Чаоян.
