Мин И вскинула брови, в голосе сквозило недоумение:
— Я ведь сказала всего пару слов. Как только вы увидели лицо господина Цзи, сразу закричали, зашумели — и что же в этом моего? Разве я хоть раз чётко сказала, что он имеет к Сы-хоу Янь какое-либо отношение?
— Но ты же…
— В тот год, когда меня изгнали из Чаоян, — продолжила Мин И с холодной усмешкой, — один человек сообщил мне, что я вовсе не родилась у Сы-хоу Янь.
Голоса в зале притихли.
— Этот человек также сказал, что мне стоит найти Цзи Боцзая, — и он спасёт меня. Более того, он сможет вернуть меня в Чаоян.
Она мягко усмехнулась:
— Эти две фразы, поставленные рядом, трудно не связать. А когда я впервые увидела господина Цзи и его лицо… всё, что раньше казалось лишь смутным подозрением, тут же обрело ясные очертания. Но и тогда это оставалось всего лишь догадкой — до сегодняшнего дня. Всё, чего я хотела, — услышать объяснение от самой Сы-хоу Янь.
— Что я должна объяснять?! — Сы-хоу Янь вспыхнула. — Я сама была в неведении! Где оказался мой родной ребёнок после рождения — я не знала и не знаю!
— Как же вы смеете утверждать, будто не знали? — раздался голос с другого конца зала.
Из бокового прохода вошёл человек, шаг за шагом приближаясь к центру. Его голос звучал спокойно, но в нём слышался упрёк, словно весенний гром среди затяжного дождя.
Все взгляды обратились к нему — Мин Ань, весь в порезах и синяках, хромая и придерживая раненую руку, вошёл в главный зал.
— Поклон моему господину, — он медленно опустился на колени и приложил кулак к ладони в знак уважения.
Мин И резко расширила глаза, шагнула ближе, тревожно спросив вполголоса:
— Тебя пытали?
Мин Ань слабо усмехнулся:
— Раз попал в руки Сы-хоу Янь, как же мог выбраться невредимым. Пустяки, не стоит волноваться.
Он повернулся к Да сы, почтительно поклонился:
— Когда госпожа Янь была на восьмом месяце, она срочно искала младенца с красными меридианами. Как раз в то время моя покойная жена только что родила такого ребёнка, и старейшины рода узнали об этом. Девочку тут же тайно отнесли в покои госпожи Янь.
— Я тогда ясно объяснил старейшинам: это девочка. Но они ответили — врождённая красная жила меридианов — редкость, а девочка, мол, особой ценности не имеет. А вот если она сможет стать сыном Сы-хоу Янь — тогда ей обеспечена жизнь в славе и роскоши. — Мин Ань с горечью покачал головой. — Моя жена очень любила свой род. Не задумываясь, она согласилась. Перед смертью она даже велела мне молчать, не признавать этого ребёнка, не искать её.
— Затем, — продолжил Мин Ань, — у госпожи Янь случились преждевременные роды. Рождённый ею ребёнок не обладал красными меридианами. Она лишь мельком взглянула на его запястье — и тут же сунула его мне в руки, приказав избавиться от него как можно быстрее.
В зале раздался общий вздох ужаса.
Сы-хоу Янь вспыхнула:
— Клевета! Это была моя плоть и кровь! Как я могла отдать приказ… от него избавиться?!
Но Мин Ань будто не слышал её, продолжал спокойно, глядя в пол:
— Я покинул внутренний дворец с младенцем, но, увы, кто-то заметил меня. Госпожа Янь, как всегда, действовала без колебаний: велела мне уничтожить тело, чтобы никто не мог проследить следов. Но я… я не смог. — Его голос стал чуть тише. — Воспользовавшись праздником в честь приезда гостей, я спрятал младенца в повозке и отвёз его в Му Син.
Он перевёл взгляд на Цзи Боцзая, задержался на нём и медленно склонил голову:
— Ты не виноват. Но Сы-хоу Янь — женщина жестокая. За все эти годы она не проявила к моей дочери ни капли жалости, а в девятилетнем возрасте и вовсе велела мне добыть яд «Лихэньтянь», чтобы держать её под контролем. Я затаил обиду… но был слишком ничтожен, не имел ни сил, ни влияния, и не мог ничего изменить. Единственное, что мне оставалось, — это подкупить надзирателя в том самом рабском лагере, где оказался ты, и передать ему яд для испытания.
Рабский лагерь — лучшее место для таких целей. Госпожа Янь ни за что бы не догадалась, что яд, которым она позже будет травить мою дочь, был испытан… на её собственном ребёнке.
Это была настоящая кара. Но не кара небес — кара, устроенная руками человека.
Мин И вздрогнула, глаза её сузились. Она недоверчиво посмотрела на Мин Аня:
— Ты всё это время знал, через что проходил Цзи Боцзай?
Мин Ань опустил взгляд:
— Я сам определил его в рабский лагерь. Там царит жестокость, тьма, беспросветность — ничем не лучше той участи, что ждала тебя рядом с Сы-хоу Янь. Всё это время я следил за ним, узнавал, как он растёт, во что превращается.
— Ты… ты жестоко сердечный человек! — Сы-хоу Янь с ненавистью ткнула в него пальцем. — Ты никогда не говорил мне, что Мин Сянь — твоя дочь!
Если бы знала — не поручала бы ему столько дел!
Мин Ань слабо кашлянул, в его взгляде сверкнул холод:
— А если бы я сказал… я бы остался жив? За все эти годы, следуя за тобой, разве я не понял твою сущность? Всё, что хоть как-то может угрожать тебе, ты стараешься вычистить до последнего — не важно, человек это или не человек. Даже того самого старого главу рода, который когда-то помог тебе найти младенца… глянь на его могилу — трава там уже по пояс.
— Клевета! Он умер естественной смертью — от старости и болезней! — выкрикнула Сы-хоу Янь, сжимая кулаки.
— Конечно. Если бы я тогда признался, что Мин Сянь моя дочь, моя смерть была бы такой же «естественной», — холодно усмехнулся Мин Ань. — Вот потому я и молчал. Мало того… всё, что ты за эти годы делала с Мин Сянь, всё зло, что она перетерпела… я позаботился, чтобы всё это в полной мере досталось и твоему сыну.
В зале повисла мёртвая тишина, все, как по команде, шумно втянули воздух. Сы-хоу Янь словно обезумела — бросилась к Мин Аню и стала яростно колотить его кулаками:
— Зверь! Нелюдь! Ребёнок-то в чём виноват?! Он же ничего не знал!
Мин Ань с яростью сбросил её руку, голос его гремел:
— А Мин Сянь? Она в чём виновата?! Это ты сама притащила её — она была всего младенцем! С трёх лет ты заставляла её учить боевые техники, которые даже взрослым не под силу, — доводила до изнеможения, до крови и бес сознания! Оскорбляла, унижала, ломала, лишь бы она подчинилась тебе без остатка, смотрела на тебя как на небожителя!
Он тяжело дышал, глаза его пылали.
— Ты ведь тоже мать. Скажи мне: разве дети только у тебя дети? Разве чужие дети — не дети?
Пальцы Мин И едва заметно дрогнули, она опустила глаза.
Ветер ворвался в зал, закрутив полы одеяний и пронёсся между колонн, словно подчёркивая нарастающее напряжение. Мин И чуть прищурилась — она почувствовала на себе взгляд Цзи Боцзая. Не хотела встречаться с ним глазами, потому что прекрасно знала, что там — гнев и обида.
Как иначе? Она не только отняла у него его имя и судьбу, но и то, что пришлось пережить — всё это было делом рук её отца. Их не могло ждать хорошее будущее, она знала это с самого начала.
Мин И глубоко вдохнула, выпрямилась и, подняв глаза к возвышению, спокойно произнесла:
— Сейчас всё ясно. За все эти годы я не задолжала Чаояну ни капли крови, ни крупицы заслуги. Я лишь прошу у да сы одну вещь — спасти одну человеческую жизнь. Неужели это так трудно?
Мин Ли слегка прищурился:
— Ты хочешь спасти Мин Аня?
В голосе зазвучала тяжесть.
— Но он совершил тяжкое преступление. Его руки по локоть в крови.
Он не стал называть имени, но в этом не было нужды. Теперь, когда выяснилось, что Цзи Боцзай — его собственный сын, Мин Ли, конечно же, хотел признать его. И если он действительно желал принять его обратно, того, кто обрёк этого сына на столь жестокую судьбу, ни в коем случае нельзя было оставить безнаказанным.
— Этот фарс, — мрачно произнёс Мин Ли, — стал настоящим позором для Чаояна. Ссора, тянущаяся с девятнадцати лет, наконец должна получить своё завершение.
Он перевёл взгляд на Мин И.
— Мин Сянь, — его голос потяжелел, — учитывая все твои заслуги за эти годы, я не стану разбирать твоё происхождение и не стану взыскивать за обвинения. Но Мин Ань должен остаться. Он обязан понести наказание, которое заслужил.
Он обернулся к стоявшему в стороне Цзи Боцзаю, в глазах которого отражалась сдержанная радость:
— Цзи Боцзай, пусть ты и вырос в рабских цепях, у нас есть показания и свидетельства, подтверждающие твою кровь. Раз уж ты и вправду происходишь от рода Чаояна — я лично проведу обряд почитания предков и приму тебя обратно в род.
Он сделал паузу, и по залу пробежал лёгкий ропот.
— Мы потеряли Мин Сяня, но приобрели тебя. Для Чаояна это не потеря, а скорее —一 обретение нового столпа.
Он с радостным ожиданием смотрел на Цзи Боцзая, словно вот-вот услышит от него благодарственное «поклоняюсь и благодарю», словно юноша уже бросился к его ногам, признал род и отцовскую милость.
Однако Цзи Боцзай стоял рядом с Цинь Шанъу, с начала и до конца сохраняя выражение полной отрешённости, будто происходящее его вовсе не касалось. Взгляд его был холоден, холоднее ветра, что прорывался в зал извне.
— Чаоян, как и следовало ожидать, — лениво приподнял он веки, голос его звучал ровно, но с явственным холодом. — Всегда вершит всё по своей прихоти. Столько пафосных слов, а в сути что? Мин Сянь отравлена, больше не может служить вам как прежде, вот вы и положили глаз на меня.
— Ты… как ты можешь так говорить! — Сы-хоу Янь поспешно вмешалась, словно уязвлённая, — Какое «служить как прежде»? Ты ведь моя кровь, моя плоть, мой родной сын!
