Не успела Мин И додумать свои мысли, как рядом вдруг распахнулось окно. Цзи Боцзай, опершись локтем на подоконник, глядел на неё с ленивой полуулыбкой, в глазах — тень насмешки:
— О чём задумалась?
Мин И вынырнула из раздумий, пожала плечами:
— Думаю, как бы отсюда выбраться.
— Обязательно прям выбраться? — протянул он, с лёгким прищуром.
Она бросила на него взгляд, полный подозрения:
— Опять что-то замышляешь, да?
Любой другой мог бы и поверить его так называемой искренности, но только не она. Всё это «доброе лицо» — не более чем маска. Мин И слишком хорошо знала: у этого человека все мысли хитрые, все планы коварны — копятся, копятся, а потом обрушиваются на голову ни в чём не повинного.
Цзи Боцзай усмехнулся, не отрицая, и, потянувшись, перекинул руку через подоконник, обвил её за талию и потянул ближе, так что она почти повисла на окне, оказавшись с ним лицом к лицу.
— Вот поэтому я и хочу держать тебя рядом, — шепнул он с притворной лаской. — Иначе, если ты снова проговоришься, я уже точно не выживу.
Он всё ещё помнил, как в прошлый раз она едва не выдала его из-за какой-то там повозки с духовными зверями. Выходит, его жизнь для неё стоила не больше поездки?
Как же так, а?..
Мин И хмыкнула, с иронией глядя на него:
— Ты же сам давно положил глаз на ту супругу Мэн. Иначе как объяснить, что она вдруг начала меня расспрашивать о твоей связи с барышней Мэн? Я просто подыграла ей, пошла по течению — ни похвалы, ни благодарности от тебя, только упрёки? Это справедливо?
Он слегка приподнял бровь:
— С чего ты взяла, что я к ней что-то испытываю?
— А разве нет? — Мин И смотрела прямо, не отводя взгляда. — У тебя на лице это написано. У тебя такой же взгляд был, когда ты собирался убить вана Пина.
Цзи Боцзай невольно коснулся пальцами века — точно пытался ощутить, что за «взгляд» она имела в виду. Все всегда говорили, что его невозможно прочесть. Но перед этой женщиной… он будто стоял голым. Прозрачный, как вода.
Мин И продолжала, не снижая тона:
— Я не знаю, почему ты решился пойти против супруги Мэн, но ясно одно — ты всё это делаешь, чтобы выбраться из Чаояна. Только я скажу тебе одно: не стоит недооценивать род Мэн.
Клан, что укрепился в самом сердце внутреннего двора, — не та сила, с которой можно играть, будто это простая марионетка.
Цзи Боцзай усмехнулся, будто вовсе не испугался. Он мягко провёл большим пальцем по её уху, отчего она непроизвольно дёрнулась:
— Так ты поможешь мне или нет?
— Нет, — холодно отрезала она.
Он наклонился чуть ближе, в голосе прозвучала лукавая угроза:
— Хм?
Мин И раздражённо отдёрнула плечо, уворачиваясь от его балующей руки:
— Я, между прочим, в долгу перед тобой, — буркнула она, хмурясь. — Твои вопросы теперь излишни.
Но как бы она ни злилась, эта её досада только подливала масла в огонь. Когда она хмурилась, прищурив глаза и чуть надув губы, в её облике было что-то особенно живое — не холодная сдержанность воина, а уязвимость, детская, почти трогательная.
Цзи Боцзай не удержался, в голосе зазвенело озорство:
— А если, чтобы помочь мне, придётся вновь стать моей парой? Совсем как в ту ночь, когда мы…
Хлоп!
Оконная рама с грохотом захлопнулась, едва не стукнув его по носу.
— Безжалостная, — с притворной обидой проворчал он, потирая переносицу. — В ту ночь ты была куда ласковее.
Ответом ему стал сердитый удар в ставню, от которого дрогнула бумажная шторка. Цзи Боцзай не выдержал и рассмеялся, смех его был лёгким, настоящим — таким, каким он редко позволял себе быть.
А внутри комнаты Мин И, с лицом красным как поздняя слива, шипела себе под нос ругательства, стараясь не думать… не вспоминать… не чувствовать. Она вообще-то никогда не считала те близости чем-то постыдным — ну, естественный процесс, ничего особенного. Но только не с ним. Не с этой его интонацией, с этим взглядом, с этой насмешкой, за которой пряталось слишком многое.
Интонацией, что подбрасывала в памяти запах его кожи, вес его ладоней, дрожь в собственном теле…
Чёрт. Пора есть. Срочно. Иначе она не выдержит — и тогда уж точно придётся заткнуть ему рот.
Только-только притащили ему красавицу — а он уже лезет ко мне с намёками! Без стыда, без совести! — Мин И стиснула кулаки, каблуки её башмачков с глухим стуком оставляли отпечатки на каменном полу, когда она раздражённо зашагала к воротам за ужином.
Но как только подошла, ощутила неладное. Прислужник, который обычно приносил пищу, на этот раз задержался, и, когда всё же появился, шмыгнул внутрь словно вор. Едва успел сунуть ей в руки короб с едой, как тотчас исчез, не сказав ни слова, не показав лица.
Мин И нахмурилась. Принюхалась. Повертела короб в руках. Выросшая в интригах внутреннего дворца, она не была наивна — если даже прислужник избегает встречи взглядом, если он торопится как поджигатель, значит, что-то точно не так. Такую еду бездумно в рот — только если жизни жалко.
Однако выкинуть — тоже нельзя. Иначе заподозрят. Подозревают — станут действовать наглее. Нет, с этим надо играть умнее.
Она аккуратно разложила всё принесённое на низкий стол, выставив блюда как положено, даже поставила вторую пару палочек — пусть думают, что всё идёт как надо.
Тем временем за окном послышались осторожные шаги — лёгкие, мерные, в точности как у обученной прислужницы. Янь Шуан. Конечно, вернулась шпионить — глупышка. Вот и подыграем.
Мин И прочистила горло, а потом с таким звуком ударила ладонью по столу, что палочки подпрыгнули:
— Ты сказал, что не вернёшься, и правда не вернулся? Я же говорила, я не люблю Чаоян! Я не хочу оставаться здесь!
