Но, обернувшись, Чу Хэ вдруг вспомнил: меридианы у Мин И ведь давно повреждены. Для неё это не изысканная техника — это единственный способ хоть как-то выстроить течение юань. У неё попросту нет выбора.
Это как пытаться черпать воду: у одних — добротное деревянное ведро, у неё же — расщеплённый бамбуковый корзин. Чтобы наполнить тот же объём, ей приходится вдвое сильнее сосредоточиться, вдвое дольше ждать. И лишь после десяти оборонительных приёмов она может позволить себе атаковать.
Глядя на неё, Чу Хэ не мог не проникнуться уважением.
Мин И же, как ни в чём не бывало, стояла, совершенно не считая себя героиней. Лицо её оставалось спокойным, взгляд — ясным. Она не жаловалась, не кичилась, — наоборот, в уме уже прокручивала собственный бой, отмечая, где в технике была недостаточно точна, где движение могло быть более плавное.
В это время в одном из передних флигелей медленно распахнулась дверь.
В проёме появился Цзи Боцзай. Он опёрся на косяк, и лёгкий стон сорвался с его губ.
Лицо Мин И сразу потеплело. Все прежние расчёты и мысли растворились, как утренний пар. Она поспешила к нему и поддержала за плечо, губы плотно сжались:
— Я же говорила — приду за тобой. Зачем спешить?
Он бросил быстрый взгляд на тренировочный плац. Губы побелели от сдержанной боли, голос прозвучал приглушённо:
— Этот человек… непростой. Если он серьёзно пострадает — вану Гуну будет непросто всё объяснить.
— Я сама всё объясню, — спокойно произнесла Мин И. — Если ты его покалечил — это оскорбление для вана Гуна. А вот если я его покалечила — это просто его собственный позор.
Всем в Му Сине известно: она — женщина, хоть и признанная лично его величеством женщиной бойцом Цзиньчай-дучжэ среди боевых культиваторов. А при здешнем отношении к женщинам как к существам «второго рода», проигрыш ей — это не дело, о котором можно идти жаловаться. Скорее позор, с которым и говорить не хочется. Ни роду Тан, ни самому вану Гуну.
Цзи Боцзай невольно усмехнулся. Но тут же его снова пронзила боль — он закашлялся, глухо, с усилием, и Мин И в испуге поспешно прижала его к себе, помогая сделать шаг, затем ещё один:
— Осторожно. Тихо. Не напрягайся.
Она вела его под руку, чуть ли не на каждом шагу повторяя осторожные наставления.
Сзади шёл Янь Сяо, и его, как лекаря, грызло чувство долга. Всё это казалось ему фарсом. Цзи Боцзай не горячий, не лихорадит, не простужен, и его лёгкие в полном порядке. Откуда же тогда этот жалобный кашель, если не от желания выдавить из ситуации максимум сочувствия?
И всё же он промолчал.
Мин И смотрела на Боцзая так, будто в её взгляде не было места для сомнений. Что бы он ни делал, как бы притворно ни стонал — она видела только его и верила ему. Даже если бы он сейчас начал хромать на здоровую ногу — она, скорее всего, принесла бы ему трость и подала чай.
Янь Сяо тяжело вздохнул, провёл рукой по лицу и…. смирился.
Мин И довела Цзи Боцзая до покоев, усадила, дала лекарство от раны, проконтролировала, как он его проглотил, затем бережно сменила наружную повязку. Только после этого она встала, поправила рукава и направилась в сторону двора Цинь Шанъу.
Весть о тяжёлом ранении наследника рода Тан разлетелась по Му Сину быстрее ветра. Люди рода Тан явились почти сразу, и не одни — рядом с ними в парадном зале расселись посланцы из резиденции вана Гуна, словно заранее были готовы, будто ждали сигнала.
Но никто из них не ожидал, что навстречу им выйдет именно Мин И.
Цинь Шанъу, встретив её на пороге, был поначалу немного скован. Мин И действительно переборщила — удар оказался столь силён, что пострадавший едва ли сможет встать с постели ближайшие полгода. Подобное событие — не просто происшествие, это уже политический вопрос.
Но едва Мин И перешагнула порог, как… лицо её сморщилось, в глазах заблестели слёзы. Она тут же опустилась на колени и, дрожащим голосом, срываясь на всхлипы, заговорила:
— Учитель… что же делать? Они ведь теперь придут за мной… а я ведь не нарочно, правда! Кто ж знал, что от одного удара он так — ух! — взмыл в воздух, да ещё и так высоко…
Цинь Шанъу едва сдержал подрагивание уголков рта. Он сдержанно кашлянул, будто бы напоминая:
— Мин И, здесь присутствуют уважаемые гости.
Она резко повернулась — будто только сейчас заметила чужие лица. Её щёки мгновенно побледнели, она вскочила, выпрямилась, и, хлопнув ладонями по платью, поспешно произнесла:
— Простите, простите, потеряла лицо. Слишком разволновалась. Прошу простить за недостойное поведение.
Лица представителей рода Тан потемнели, как грозовые тучи. Их будто захлестнуло оскорбление — они пришли требовать объяснений, а в ответ получили… женские слёзы и театр.
А вот люди из резиденции вана Гуна, напротив, встретили её с вежливым кивком, даже слегка склонились:
— Не ожидали, что за полгода Цзиньчай-дучжэ достигнет таких высот в культивации. Ваш юань стал пугающе силён.
— Да что вы, — Мин И с нарочитым смущением отвела глаза. — Я просто съездила в Чаоян — посмотреть, как там живут люди. Впечатлений набралась… Вот и всё. Юань-то почти не изменился.
Чаоян — город, где побывал и сам Тан Чжуньюэ, причём не раз, и нередко хвастался этим как особым достоинством. Услышав её слова, представители рода Тан подавились гневом, едва не вспыхнув: она будто бы между делом обесценила всё, чем они так гордились.
Один из них открыл рот, чтобы заговорить, но тут же замер — ловушка слов уже захлопнулась. Любое замечание в её адрес теперь выглядело бы как травля безвинной девушки. После затянувшейся паузы, один из старших тяжело выдохнул:
— Но ведь он ранен очень серьёзно. Не стоит ли обсудить, как это… компенсировать?
— А что тут обсуждать? — Мин И моргнула, удивлённо. — Лечение, отдых, забота… Разумеется, теперь остаётся только беречь здоровье. Ведь… вызов же был оформлен. Вы ведь не станете нарушать правила и обвинять меня в чём-то, что произошло в честном поединке?
