Этот жест был уж слишком близким. Невольно интимным. Но самое удивительное — Сыту Лин сделал это так естественно, будто и не было в том ничего особенного. Ни тени неловкости, ни намека на смущение — словно выпить из одной ложки с женщиной, которую сам называл сестрой, было в порядке вещей.
Мин И взглянула на него, потом снова на ложку у себя в руке. И всё же… не стала устраивать сцену. Может, она просто стала чересчур чувствительной после его признания? Он ведь просто хотел попробовать ласточкино гнездо, не более.
После пары мысленных кругов сомнений, она позволила себе расслабиться и продолжила есть, не задавая лишних вопросов.
Тем временем Цзи Боцзай, сидящий рядом, наблюдал за сценой с выражением лица, будто проглотил горсть острых перцев. Губы сомкнулись в прямую линию, взгляд потемнел. Он молча кипел.
Разве есть на свете кто-то более угодливый, чем Сыту Лин? Нет. И не будет.
Он, Цзи Боцзай, Владыка Цинъюня, сам Вознесённый Император, до сих пор колеблется, всё боится показаться навязчивым. Всё еще держит дистанцию. Всё ещё заботится о «лице». А пока он так трепетно обдумывает, как не быть навязчивым — у него из-под носа жену уводят!
Он глубоко вдохнул, как перед боем, и, не говоря ни слова, вытащил из-за пазухи лепёшку с луком — ту самую, которую берёг весь день, подогревая внутренней юань.
Без лишних слов он протянул её вперёд, положив перед Мин И.
Та как раз проглотила последнюю ложку сладкой каши и подняла глаза — перед ней уже лежала ещё теплая, ароматная лепёшка с золотистой корочкой.
Аромат лепёшки был мгновенно узнаваем — Мин И уловила его с первого вдоха. Это был тот самый запах, тот же вкус, что витал на улицах Му Сина, у того самого старого торговца на углу.
Глаза её тут же загорелись. Она уже потянулась за лепёшкой, но, заметив, кто её протягивает, замерла, с долей неловкости подняв взгляд.
— Это… от Вашего Величества?
— Да, — кивнул Цзи Боцзай, при этом скользнув холодным взглядом по Сыту Лину. Его голос был сдержан, но в нём явно пряталась невыраженная горячка. — Я знал, что тебе по вкусу именно эти лепёшки. Потому велел найти того самого торговца из Му Сина. Привёз его во дворец, держал в покоях две недели. Он успел напечь столько луковых лепёшек, что хватило бы на целый гарем. Просто… не было подходящего случая передать тебе.
Мин И в изумлении приоткрыла губы. Она колебалась — этот жест застал её врасплох. Но потом слабо усмехнулась:
— Если бы Ваше Величество действительно хотел, чтобы я попробовала их… разве не проще было бы отправить торговца прямо в мой задний двор?
Цзи Боцзай не отводил взгляда. Его голос стал глубже, теплее:
— Тогда у меня не было бы причины приносить их тебе лично.
Так откровенно он не говорил с ней, пожалуй, никогда. И стоило словам слететь с губ — как уши у него тут же запылали от смущения.
Мин И растерянно замерла. Взгляд скользил от его лица — к лепёшке, и обратно. Принять — значило признать значение жеста. Не принять — откровенное оскорбление. Она чувствовала себя неловко, словно стояла на краю чего-то необратимого.
В этот момент, словно почувствовав её замешательство, Сыту Лин спокойно протянул руку и перехватил лепёшку.
— Сложно не заметить, как Ваше Величество бережно относится к вкусам своей сестры, — произнес он с мягкой улыбкой, но в его глазах читалось нечто большее. — Однако, возможно, сейчас не самый подходящий момент для жирной пищи. Желудок может не справиться с такой нагрузкой. Позвольте ей немного постоять, чтобы она остыла, а потом она сможет насладиться ею с большим удовольствием.
Он поставил лепёшку рядом с чашей каши, действуя с таким непринуждённым вниманием, будто с детства был её служителем.
Цзи Боцзай прищурился, глядя, как Сыту Лин без тени колебания отставил лепёшку в сторону, будто это была вовсе не лепёшка, согретая юань самого императора, а пустяк. Его голос прозвучал тихо, но колко:
— О, а как же на этот раз, сановник Сыту? Почему не скажешь, что я уже пользовался этим приёмом с кем-то раньше?
Сыту Лин расплылся в улыбке, по-мальчишески искренней:
— Ваше Величество, да что вы! Я всегда говорю только правду. Обвинения, тем более ложные, — не по мне.
— Да ну? — холодно отозвался Цзи Боцзай, в голосе едва заметная насмешка. — Если бы ты не напоминал совей сестре Мин при каждом удобном случае, каким «хитрым и расчетливым» я был, возможно, в её глазах я бы до сих пор не выглядел как бесчувственный, коварный правитель с ледяным сердцем.
— Ваше Величество опять же скромничаете, — вежливо кивнул Сыту Лин. — Ведь вы и есть такой человек.
В зале воцарилась неловкая тишина. Те, кто в соседней комнате перекусывал и пил чай, настороженно повернулись в сторону внутреннего покоя — там назревала буря.
Мин И не стала ждать, пока мужчины пойдут дальше — она метнулась вперёд и ловко вклинилась между ними. Руки вытянула в стороны, одного удержала правой, второго — левой, будто рассекала напополам два вихря.
— Хватит! — её голос был тих, но непреклонен. — Здесь не место для ваших разборок.
Но стоило ей прикоснуться к ним — оба, словно по негласному сговору, рефлекторно развернулись и почти одновременно… вцепились в неё.
Сыту Лин взял её за запястье — уверенно, чуть сильнее, чем позволяли приличия.
Цзи Боцзай ухватил за локоть, его ладонь была горячей, а юань плотно скользила под кожей, будто уговаривая: «Не отпускай».
И оба — хоть внешне и сохраняли спокойствие — применили в захвате по капле скрытой тёмной силы.
Мин И застыла между ними.
Словно под аркой двух несущихся лун.
— Сестра Мин, пойдёмте, сядем вместе, — мягко сказал Сыту Лин, взгляд его светился искренностью.
— По уставу, — холодно отозвался Цзи Боцзай, — первой сажусь я. Она должна идти следом.
Мин И оказалась между ними словно игрушка на растяжке — каждый тянул её в свою сторону. Взгляд у неё помутнел, и через миг лицо стало таким же тёмным, как небо перед грозой.
— Отпустите. — Голос её прозвучал спокойно, но в нём звенела сталь.
Оба мужчины словно очнулись. Они вздрогнули — и разжали пальцы одновременно, будто горячий уголь из рук выронили.
Мин И молча поправила рукава, выровняла пояс, и, не поднимая головы, натянуто улыбнулась:
— Как вы между собой выясняете, кто важнее — ваше дело. Но меня в свои перетягивания не впутывайте. Я — не трофей и не канат.
Сыту Лин заметно побледнел, глаза его чуть покраснели от внутреннего смятения. Он тут же шагнул ближе, обеспокоенно глядя на её запястье:
— Сестра Мин, я не слишком сильно схватил? Больно?
А его голос, хоть и тихий, дрожал.
