Он больше не смотрел на неё — просто притянул к себе, заключив в кольцо объятий. Его ладонь, широкая и тёплая, легко скользнула по линии её талии, будто разглаживая шёлк. Другой рукой он потянулся к винной чаше и медленно наполнил её до краёв.
Мин И застыла. Она не знала, как себя вести. Попробовала осторожно выскользнуть из его рук, но стоило ей лишь шевельнуться, как его объятия стали крепче.
— Тоже хочешь выпить? — спросил он, будто невзначай.
Она тут же замотала головой, как испуганный воробей. Но он, словно не замечая её беспокойства, нежно поднёс чашу к её губам.
— Ах, ты, наверное, жалеешь меня. Видишь, как тяжело мне даётся это.
Если тебе и тяжело — так зачем же наливаешь? — раздражённо подумала она, но вслух ничего не сказала.
Морщась, она понюхала вино — и, пересилив себя, едва-едва лизнула край чаши.
Обжигающе.
Пальцы дрогнули — чашу она не удержала. Вино пролилось, горячей струёй пропитав половину тонкой ткани её одежды. Прозрачный шёлк прилип к коже, окутываясь тёплым ароматом вина и тела.
Цзи Боцзай опустил взгляд. Её щёки налились румянцем, в глазах дрожала влага. Вся она теперь напоминала лепесток лотоса, погружённый в воду — розовая, прозрачная, тончайшая, как фарфор, сияющий изнутри.
Очевидно, пьянеет она быстро.
Цзи Боцзай задержал на ней взгляд чуть дольше, чем собирался — и, не удержавшись, вновь поднёс чашу к её губам, угощая ещё парой глотков.
Вино быстро ударило в голову. Мин И с покрасневшими уголками глаз что-то пробормотала, уткнувшись лбом ему в грудь:
— Не хочу больше…
Она прижалась к нему, как котёнок, мягко тёрлась щекой о его халат. Белоснежные ручки вдруг инстинктивно обвили его талию — крепко, с мольбой, как будто схватилась за спасительный плот посреди бурного моря.
Цзи Боцзай остался очень доволен. Он обнял её за плечи, приподнял со стола кусочек тушёного гуся, и, не меняя выражения лица, спокойно накормил её с рук.
Тот самый чиновник, всё это время, наблюдавший за ними с усмешкой, не выдержал:
— Ты что, и правда собрался забрать её с собой?
Цзи Боцзай бросил в его сторону ленивый, холодный взгляд:
— Ну и?
— Да просто… — тот покачал головой, откинувшись на подушку. — Это ведь совсем не похоже на тебя. Сколько их было — танцовщиц, певичек — и ни одну ты не оставлял. Не поступай с ней так, будто мстишь кому-то. Здесь, на этом пиру, все и так по жизни не слишком счастливы…
Разболтался.
Цзи Боцзай не стал отвечать. Только глянул на девчонку в своих объятиях — а та уже начинала клевать носом, глаза полузакрыты, дыхание тёплое, тихое.
Он спокойно поднялся.
— С Цянь Ли сам разберись. А я — ухожу.
— Ну конечно, — проворчал чиновник, криво усмехнувшись. — Быстро ты мне тут обязанности раскидал…
Он тихо фыркнул и, крепче прижав к себе эту мягкую, тёплую «нефритовую прелесть», развернулся и вышел через боковую дверь — даже не потрудившись попрощаться с главным министром.
— Этот человек… — придворный астролог, сидевший рядом с министром, проводил его взглядом и слегка покачал головой. — Способностей у него — с избытком, а вот выдержки не хватает.
Министр лишь усмехнулся:
— Сейчас бойцов настоящих — днём с огнём не сыщешь. Если у него и появилась страсть хоть к чему-нибудь — уже хорошо. Лучше уж так, чем если бы ему всё было безразлично.
— Вы правы, Ваша Милость.
Музыка в зале продолжала звучать — перезвон струн и дыхание флейт наполняли пространство. А в это время Цзи Боцзай, пройдя через Лунные врата внутреннего двора, уже ступал по вымощенной голубым камнем императорской дороге.
— Ууу… как всё качается… — пробормотала девушка у него на руках.
Он усмехнулся, глядя на неё с нескрываемым азартом:
— Это ты ещё не знаешь, что дальше будет качаться сильнее.
Мин И всполошилась, тут же зажала себе лоб ладошкой:
— Если будет ещё сильнее — меня точно прольёт…
Дышала она вином и цветами, её голос был мягким, пьяным — и чертовски милым.
Он не удержался и спросил:
— А что именно прольёт?
— Я! — с совершенно искренней серьёзностью в голосе сказала она.
— Ты — это кто?
— Я ведь… золотой кубок, — бормотала она, наивно и всерьёз, всё ещё придерживая лоб ладошкой. — Только что в меня налили вина… я полная… нельзя проливаться…
Он тихо рассмеялся — тепло, с искрой.
Наклонился ближе, коснулся её руки и, шутливо поигрывая голосом, прошептал:
— А если выпить — тогда и проливаться не придётся.
Она долго переваривала сказанное, задумчиво нахмурившись.
Потом, кивнув почти с благоговейной серьёзностью, отпустила ладонь и подалась к нему, приподняв лоб:
— Выпейте… чуть-чуть. Только совсем чуть-чуть.
Он не выдержал. Его смех, звонкий и искренний, сорвался с губ, пока он поднимал её в объятия. Скользнув губами по её лбу, он опустился чуть ниже — и уже без игры, без намёков, поцеловал её в губы.
Мин И вздрогнула, зрачки её дрогнули — но уже через миг в них расцвёл полусонный туман.
Она пролепетала что-то в полувздохе, будто хотела отстраниться, но…
Он был умелым, медленным и мягким, как ветер перед грозой.
Этот поцелуй не навязывался — он успокаивал, разоружал, растекался, пока её тело не растаяло в его руках, а мысли не распались, словно распущенные цветы.
На небе мерцали звёзды. Их было так много — и близкие, и дальние — что они затопили всё небо, осыпая его жемчужным светом. Некоторые были ярче самой луны — ледяно-голубые, дымчато-фиолетовые, медово-жёлтые. Они дрожали в ночной синеве, как капли света в сказочном мире, далёком и чудесном.
Она всё смотрела и смотрела… но веки становились всё тяжелее.
Сначала медленно опускались, потом дрожали, а потом и вовсе не открылись.
Цзи Боцзай аккуратно поднял её на руки и перенёс в повозку, обитую звериным мехом. Его взгляд был мягким, даже ласковым — тот самый, которого никогда не видел никто в зале.
Возница спросил нерешительно:
— Господин, возвращаемся в главное поместье?
— Нет. В восточное поместье.
— Слушаюсь.
Мин И лежала у него на коленях, свернувшись клубочком, будто приручённый зверёк. Спала она тихо и спокойно, с доверием, как будто рядом с ним — действительно безопасно.
Цзи Боцзай взял в пальцы прядь её волос, лениво перебирая сквозь неё. Потом поднял её руку и внимательно посмотрел.
Снаружи кожа была нежная, белая, как лепесток…
Но подушечки пальцев — грубоватые, с лёгкой жёсткостью. Как будто эти руки давно привыкли к тяжёлой работе.
Он опустил ресницы и будто бы ничего не заметил. Только провёл пальцами по её щеке — осторожно, как по рисовой бумаге.
Когда повозка остановилась у восточного поместья, он коротко велел:
— Скажи Не Сю, чтобы прислал мои вещи.
— Есть.
А во дворе, заслышав прибытие господина, все уже суетились. Горничные, тётушки, служанки — быстро вышли навстречу.
У них был глаз наметанный — с первого взгляда поняли, что девушка не простая.
Мин И тут же отвели купаться, переодеваться и… заодно проверить её состояние.
Цзи Боцзай был человеком придирчивым.
Он не оставлял возле себя девушек со шрамами. Не терпел нечистоты, ни внешней, ни той, что кроется в глазах.
К счастью, после осмотра старая тётушка, что отвечала за уход, лишь радостно закивала и, ничего не говоря, с улыбкой поспешила удалиться.
Он удовлетворённо кивнул, переоделся — и отправился в комнату, где спала Мин И.
Она всё ещё спала — сладко, глубоко, не подавая и тени желания проснуться. Он протянул к ней руку — и в ответ она сонно пробормотала что-то неразборчивое, тепло потёрлась щекой о его ладонь.
Какая же трата такой ночи.
Но, странное дело — сегодня он не был в своём обычном настроении.
Впервые за долгое время — у него было терпение.
Он откинул вышитое одеяло и лёг рядом. Осторожно потянул её к себе — и она, совсем не сопротивляясь, устроилась у него на груди.
Теперь её чёрные волосы рассыпались по подушке, мягче и живее, чем на пиру. Лицо всё ещё розовело от вина. Белоснежная кожа мягко контрастировала с шёлком постели. Она лежала, прижавшись всем телом, — и он мог видеть тонкие ключицы… и изогнутую, вызывающе полную линию её груди, едва прикрытой тканью.
Он сглотнул. Горло чуть перехватило.
Рука поднялась — и тут…
— Господин! — за занавеской послышался в панике чей-то голос. — Прошу прощения, это непростительно, но… вам нужно немедленно взглянуть, в переднем дворе нечто случилось!
Цзи Боцзай раздражённо откинул полог:
— Завтра.
— Но, господин… — за занавесом голос прозвучал тише, но куда более напряжённо. — Они пришли с дворцовыми стражами. Прямо у ворот. Требуют встречи с вами.
Цзи Боцзай вздрогнул.
Дворцовая стража — люди, служащие исключительно в пределах внутреннего двора. Их не выводят без крайней нужды.
Он мгновенно отрезвел. Осторожно вернул Мин И на подушку, как хрупкий фарфор, укрыл её одеялом — и уже в следующее мгновение встал, набрасывая на себя халат. Подойдя к двери, распахнул её.
— Что произошло?
— Точно не знаем, — доложил служка. — Но всех, кто сегодня бывал в внутреннем дворце, начали допрашивать. Один за другим.
Такой переполох? Это — не рядовая ночь. Даже для столицы.
Он вышел в приёмный павильон — и почти сразу столкнулся с начальником императорской стражи. Тот склонился в официальном поклоне, лицо было каменным:
— Господин Цзи, во внутреннем дворце произошло убийство. Мы исполняем приказ об обыске и просим вас отнестись с пониманием.
Цзи Боцзай поднял бровь:
— Серьёзно?
Мэн Янцю — глава стражи — отослал подчинённых проверять покои, а сам жестом пригласил Цзи Боцзая пройти с ним в сторону. Только там, понизив голос, он сказал:
— Не скрою, мне и самому странно…
Убитые — все сидели сегодня на приёме. Прямо за пиршественным столом.
Среди сотни людей — умерли, и никто не заметил. Все подумали, будто перебрали вина. А после, когда евнухи стали приводить зал в порядок, толкнули одного… и только тогда поняли: мертвец.
И не один.
Убить человека прямо под носом у великого министра…
Это, надо сказать, нужна особая дерзость.
Цзи Боцзай прищурился:
— Такие ловкие методы… интересно, что вы вообще надеетесь здесь найти?
Мэн Янцю ответил честно, без попыток приукрасить:
— У одного из убитых под ногтем нашли засохшую кровь. Следователь полагает, что он в предсмертной судороге успел поцарапать убийцу.
Так что великий министр распорядился проверить всех, кто был сегодня на приёме — иначе, боится, через пару дней улики исчезнут.
Цзи Боцзай рассмеялся — негромко, но с оттенком насмешки.
И, приподняв ладонь, жестом указал за спину:
— В таком случае, можешь быть спокоен. В моём доме ты ничего не найдёшь. Ты же знаешь, я привередлив.
Та, кого я сегодня привёл — у неё не то что шрамов, у неё лишней родинки на теле нет.
