Мин И наблюдала издалека, с прищуром глядя на происходящее. Любопытство заиграло в голосе:
— Что с тем человеком случилось?
— Пустяки, — невозмутимо ответил Цзи Боцзай, не меняясь в лице и даже не замедлив шага. — Захотел вырвать у меня серебро — я велел стражам отправить его в ямэнь.
С этими словами он протянул ей горячую лепёшку, словно ничего не произошло.
Мин И смерила его косым взглядом:
— Ты правда считаешь, что я такая глупая?
Цзи Боцзай помолчал, затем чуть опустил голову, будто признавая вину, и тихо пробормотал:
— Что я могу поделать, если кто-то на меня заглядывается? Я отказал. Всё, больше это не имеет значения. Не держи в сердце, прошу.
Из-за такой ерунды… зачем волноваться? — хотела было добавить он.
Но Мин И уже смеялась, откусывая лепёшку, кивнув:
— Видел бы ты меня тогда, когда я в Хуа Мань Лоу нос к носу столкнулась с тобой, обнимавшимся с другой. Даже тогда не рассердилась. С чего бы мне сейчас начинать?
Цзи Боцзай: «…»
Если уж совсем не злилась, зачем было вспоминать об этом столько времени спустя?..
Цзи Боцзай едва не рассмеялся — сдержал улыбку, качнул головой:
— Да, ты и я — люди широкие. Я ведь тоже ни разу не упрекнул тебя за тех тридцать человек, что ты приютила в заднем дворе.
Мин И прищурилась и смачно чмокнула губами:
— А что, с двух сторон прижаться — вполне себе приятное чувство.
Впрочем, кто бы что ни говорил — в проигрыше всё равно он. А это и было нужно.
Цзи Боцзай плотно сжал губы. Долго шёл рядом в молчании, только шаг за шагом провожая её по улице. И лишь спустя целый квартал, как будто всё обдумав, вдруг тихо вздохнул и мягко коснулся её ладони.
Мин И дернулась, хотела отдёрнуть руку — но он удержал. Она не стала спорить и просто позволила ему идти, держась за неё.
— Ты умеешь вспоминать старое, — проговорил он почти шёпотом, голос был негромкий и глухой. — Но и у меня свои воспоминания есть. Мы с тобой — квиты. Просто теперь… Я больше никого не хочу, кроме тебя. А ты — подумай, не хочешь ли тоже выбрать только меня?
Слова эти были сказаны так тихо, что в шуме улицы их услышали лишь двое. Но в них — ни тени привычного холодного спокойствия. Только тихая, искренняя просьба, мягкая, как дыхание.
Мин И опустила взгляд. Она вспомнила, как когда-то сама мечтала о таких словах — давно, в прошлом, когда ещё верила, что он исполнит её надежду.
Жаль… тогда он не оправдал её ожиданий.
Мин И с лёгкой улыбкой посмотрела на него и сказала:
— Я бы и хотела согласиться… Но вот Чжоу Цзыхун тоже ничего.
Цзи Боцзай побледнел. Сердце его сжалось от внезапного укола, и, уже не скрывая раздражения, он резко схватил её за руку:
— Что в нём такого хорошего?!
— Ну, например, он не хватается за меня с такой силой, — с прищуром посмотрела она на его пальцы, вцепившиеся в запястье.
Цзи Боцзай замер, а затем поспешно ослабил хватку, сбитый с толку. Сердился, обижался — и всё равно не знал, что с ней делать.
А где-то вдалеке, из окон чайного дома, девушки продолжали следить за ними.
Тот, кто ещё минуту назад казался неприступным, хладным, будто сошедшим с высот небес, теперь шагал задом наперёд по мостовой, не сводя взгляда с идущей перед ним девушки — точно не хотел упустить ни единого её движения.
Сказать честно… кто бы не захотел себе такого мужчину?
Но, увы — шесть городов, три жены, четыре наложницы… Такая ветреная традиция укреплялась столетиями. Здесь считалось чудом, если мужчина хотя бы улыбался женщине — и уже за это его величали заботливым и нежным.
А вот такой, чтобы за руку держал и сам шёл за тобой… откуда ж ему взяться?
При этой мысли девушки вдруг вздохнули с лёгкой жалостью — к своему да сы.
Он ведь не был, как этот чужак, — не хватал на улицах людей, не распоряжался, словно хозяин мира. Да сы был молчалив… но по-своему — мягкий.
Да сы с самого начала ясно дал понять: он возьмёт лишь одну сы-хоу. Даже в заднем дворе почти не держал женщин — только необходимых для обрядов и хозяйственных нужд.
Жёны знатных родов Фэйхуачэн, конечно, выступали против возведения Синь Юнь в сан сы-хоу — но не потому, что та вела себя неподобающе. Нет… Истинная причина была в другом: ей слишком повезло.
Сама по себе — уже удача. Но стать не просто сы-хоу, а единственной женщиной в заднем дворе? Когда у всех — три жены, четыре наложницы, а у неё — никого рядом? Чистая, спокойная жизнь, без интриг, без борьбы за внимание?
Кто, глядя на такое, не испытает зависть?
Потому они и решили — сделают всё, чтобы лишить её власти. Поначалу — обойдут, потом подчинят, и рано или поздно заставят принять в задний двор своих племянниц, дочерей, родственниц… Пусть научится жить как все.
Но все эти тщательно выстроенные планы рассыпались в прах, когда на сцене внезапно появился высокопоставленный гость, и сам Император объявил, что лично прибудет на церемонию.
В день возведения Синь Юнь в сан сы-хоу Мин И получила редкое разрешение — присутствовать в её покоях и причесать невесту к церемонии.
Когда Синь Юнь увидела её, глаза тут же наполнились влагой. Она едва не расплакалась, но Мин И, приложив руку к её плечу, мягко прижала её к креслу:
— Лицо у тебя и так красиво накрашено, — сказала она. — Если сейчас расплачешься, всё смажется. А как же тогда твой да сы — не испугается ли ночью?
Щёки Синь Юнь вспыхнули румянцем:
— Ты и сейчас смеёшься надо мной!
