Это была… первая ночь за все тринадцать лет моей жизни, которую я проспала спокойно.
Чтобы спасти меня, она раскрыла свою подлинную суть. Использовала жетон из Му Сина — личный знак принадлежности к великому клану. Только так нам удалось уйти невредимыми.
И тогда она спросила меня:
— Хочешь уйти отсюда вместе со мной?
Другие дети — спасённые вместе со мной — ещё колебались. Они смотрели на неё с растерянностью, будто не могли понять, что происходит.
А я… я смотрела прямо в её глаза и без колебаний ответила:
— Хочу!
Моей родиной была лишь башня, в которую невозможно вернуться. Там не было ничего, что стоило бы вспоминать. А она — спасла меня. И с той самой минуты я признала её своей госпожой. Куда бы она ни направилась — туда пойду и я.
Она — моя спасительница, моё небесное божество.
Моя богиня была по-настоящему сильна. Женщина, обладающая юань — редкость сама по себе. Но она не просто владела силой — она учила нас владеть боевыми техниками, обучала кузнечному делу и прикладной алхимии.
Я училась с усердием, которое граничило с одержимостью. Она думала, что я тороплюсь повзрослеть, чтобы поскорее стать самостоятельной. Но нет. Я просто не хотела, чтобы она во мне разочаровалась.
С ней я чувствовала себя важной. Нужной.
Она была мягка со мной. Но с остальными — держала холодную отстранённость. Особенно с тем взрослым мужчиной, что всегда был рядом. Он был очень красив. И делал всё, чтобы понравиться ей — сдержанно, по-умному, с тонкой заботой.
Но она каждый раз, спокойно и без всякой заинтересованности, отводила его внимание. Как будто у него не было шансов.
В Цансюэ мужчины не бывают добрыми. И потому некоторые из моих друзей даже начали говорить, что моя богиня — просто не знает, как нужно себя вести. Что, мол, вежливость она путает с холодом.
Однажды… я подралась.
С той самой девочкой. Мы сцепились всерьёз — так, что у неё треснуло ребро, а я отделалась лишь несколькими царапинами на лице.
Моя богиня подозвала меня, чтобы обработать раны. Увидев ссадины, нахмурилась, но ничего не сказала.
Я внутренне задрожала, пальцы судорожно сжались:
— Н-не смею больше… Простите. Низкая служанка провинилась, впредь не посмеет…
Она молча посмотрела на меня, долго и внимательно. Потом спросила:
— С чего это вы посреди дороги устроили драку?
Я опустила глаза. Отказалась отвечать. Даже если она станет ругать — я не собиралась говорить. Пусть даже моя соперница, Нань Синь, и несла глупости про неё… Я не хотела, чтобы до неё долетели такие слова. Не хотела омрачать её сердце.
Но, к моему удивлению, ругать она не стала. Наоборот — вдруг чуть усмехнулась.
— Ты разумная девочка. Я знаю, ты не стала бы лезть в ссору просто так. Но всё же… в следующий раз подумай дважды, прежде чем ввязываться. Мы в дороге, найти хорошего лекаря сложно. Перелом — не просто ссадина, можно и жизнь сломать. Если уж так невтерпёж — подожди до города. В городе и подраться безопаснее. Поняла?
Я стояла, растерянная, почти ошеломлённая.
Она… не осудила. Не оттолкнула. Даже в упрёке была забота.
Моя богиня… она совсем не походила на великодушную Гуаньинь, что нисходит с лотоса, чтобы спасти всех без разбора. Нет. Она была больше похожа на ся-ню — свободную странствующую героиню, что платит добром за добро, злом за зло, и никогда не прячет меч за спиной.
Но, может быть, именно поэтому… я стала уважать её ещё сильнее.
Я сопровождала её на всём пути: от первых боёв в статусе юной воительницы Цзиньчай-дучжэ — до того, как она стала да сы Чаояна. А затем — я видела, как она взошла ещё выше… и стала правительницей всего Цинъюня.
Я же, от маленькой девочки, едва достающей ей до пояса, превратилась в зрелую женщину — спокойную, стойкую, умеющую смотреть в лицо ветру.
Моя богиня не раз спрашивала меня:
— Хочешь выйти замуж?
Если бы я сказала “да”, она бы выбрала мне достойного супруга, дала приданое, какое не снилось многим дочерям ванов. Если бы ответила “нет” — оставила бы при себе, и я могла бы провести остаток жизни во дворце, в спокойствии и достатке.
Я выбрала второе. Она не стала переубеждать.
Она сказала:
— Свобода — это не когда ты делаешь что-то одно. Свобода — это когда ты можешь выбирать. Сейчас, когда море спокойно и небеса чисты, ты вправе быть счастливой с мужем, если пожелаешь. Но ты можешь быть и просто собой — и тоже быть счастлива.
А она всегда говорила правильно.
А причина, по которой я выбрала остаться, была на самом деле очень проста.
Я осталась… потому что боюсь, что ей будет плохо.
Я видела, как она сидела у окна, и взгляд её терялся в пустоте, наполненный беззвучной тоской.
Видела, как она на людях оставалась холодной и невозмутимой — но за закрытыми дверями терялась, путалась в мыслях, почти дрожала от растерянности.
Я была рядом, когда она впервые почувствовала что-то к господину Цзи, — и я же была рядом, когда её чувства к нему умерли, оставив только шрамы.
Да, теперь они снова вместе.
Но я всё равно не могу быть спокойна.
Только эта глупышка Фу Лин может беззаботно рассыпаться в похвалах в адрес Его Величества.
Император, конечно, тоже хорош. Он многое сделал ради неё, и я не отрицаю его усилий.
Но… в моих глазах — разве бывает мужчина, чьё сердце не меняется с годами?
Сейчас он верен. А что потом?
Он сидит на вершине мира — разве не захочет большего?
Разве в какой-нибудь ссоре не бросит обидное слово?
Разве не устанет от неё, когда наступят будни, тишина, однообразие и возраст?
Я не верю в мужчин.
Именно поэтому я хочу оставаться рядом с ней. Всегда.
