Цзи Минчэнь опешил от её всхлипа, и стоило ему только сделать шаг — как из-за угла налетел ветер, точнее, его воплощение — их отец, Император. Схватив Цзи Минчэня за шиворот, он рявкнул:
— Ты что опять натворил? Кто тебя просил трогать сестру?
— Невиновен! — взмолился Цзи Минчэнь, вскидывая руки. — Я всего лишь принёс ей её любимые лепёшки…
Вслед за императором в комнату поспешила Мин И. Она осторожно прижала Цзи Ичэнь к себе, мягко поглаживая её по спине и тихо утешая:
— Не плачь, ты уже и так сделала всё, что могла.
Но именно потому, что старалась изо всех сил, от этого становилось ещё обиднее. Цзи Ичэнь всё сильнее убеждалась: ей суждено остаться кругленькой пухляшкой до конца жизни. Ни восхищения от учителя, ни долгожданной ласки его взгляда она, похоже, не дождётся.
Постепенно она стала молчаливой. Перестала выбирать яркие платья, теперь её гардероб состоял из тёмно-синих, серо-зелёных, почти невидимых тонов. На уроках сидела в углу, ни с кем не заговаривала, не поднимала руку с вопросами, будто растворилась в тени собственного разочарования.
Хай Лань с тревогой наблюдала за подругой и, не выдержав, пошла нанести визит Мин И. В разговоре между делом упомянула об учителе, поведении которого стало источником всех бед.
— Вы говорите о Ли Шаолине? — нахмурилась Мин И, нахохлившись, как наседка, защищающая своё птенца.
— Да, — вздохнула Хай Лань. — Не могу понять, в чём причина. К другим ученицам он доброжелателен и улыбчив, а с нашей принцессой — холоден, как северный ветер.
Мин И с грустью посмотрела на неё:
— А вы не задумывались, что, возможно, причина вовсе не в полноте Чэнь`эр? Может быть, он просто робеет перед её высоким положением — не каждый день преподаёшь дочери императора.
Ли Шаолин происходил из бедной семьи, но обладал выдающимися способностями. Благодаря таланту его приняли в академию Юаньшиюань в качестве наставника, минуя обычные ступени служебной лестницы. И потому он избегал лишнего общения с принцессой не оттого, что презирал её, а потому что опасался: малейшее недоразумение может разрушить его будущую карьеру.
В конце концов, во всех шести городах действовало негласное, но жёсткое правило: муж дочери знатного дома — будь то императорская семья или род городского правителя — не должен вмешиваться в дела управления. Иначе говоря, зять правящей семьи, не мог участвовать в делах двора.
Да, правило было суровым. Но с другой стороны, в большинстве знатных родов и домов городских управителей подрастала лишь одна дочь. Чтобы защитить родовое имущество от возможных притязаний чужаков, чтобы не случилось, что какой-нибудь ловкий жених прибрал к рукам власть и богатство — все строго придерживались этого установления. Детям дочери можно было передать наследие, а вот её мужу — ни в коем случае.
Судьба зятя, по сути, была приравнена к участи невестки — всегда немного в стороне, всегда в тени.
Мин И считала эту традицию в целом справедливой. В конце концов, если мужчина согласился стать женихом в дом жены, значит, он уже внутренне принял, что ради любви придётся отказаться от некоторых амбиций.
Вот только она и представить не могла, что однажды её собственная дочь воспылает чувствами к мужчине с такими честолюбивыми устремлениями.
И что теперь? Как быть?
Мин И тяжело вздохнула. Впервые за долгое время в её сердце поселилось беспокойство.
Стоило Мин И загрустить, как Цзи Боцзай и вовсе занервничал. Ему было глубоко безразлично, какие там у молодого человека мечты и амбиции. «Да что он вообще себе возомнил, — думал он раздражённо, — с обычными меридианами цвета не выше среднего, и туда же — мечтать!» Поэтому недолго думая, он лично издал указ, велел призвать Ли Шаолина во дворец и при встрече прямо спросил:
— Согласен ли ты стать супругом моей дочери?
Цзи Боцзай сам был человеком решительным. Такой прямой вопрос, по его мнению, сразу бы всё прояснил. Если парень откажется — значит, не судьба. Пусть Чэнь`эр оставит его в покое, со временем всё забудется. А если согласится — ну и прекрасно, дело с концом, и его сокровище Мин И перестанет мучиться.
Вот только одно обстоятельство император из виду упустил — своё же могущество и непреклонную манеру держаться.
Когда он не улыбался (а он почти никогда не улыбался), лицо его становилось строгим, пугающим. А в тронном зале в тот момент вообще были только он и Ли Шаолин. Молодой наставник, оказавшись под этим гнётом, чувствовал, как мощная, тёмная как ночь, первородная энергия буквально давит на его макушку. Казалось, стоит сказать не то — и голову с плеч снесёт в тот же миг.
Зять правящей семьи — это то, чего Ли Шаолин не хотел всей душой.
Став супругом принцессы, он бы раз и навсегда утратил право служить на государственной службе. Ему бы пришлось жить за счёт жены, вечно выслушивая насмешки и упрёки. Для мужчины с достоинством и амбициями это было сродни позору. Такого положения дел ни один гордый человек бы не стерпел.
Но… он также не хотел умирать.
Поэтому, выбрав момент, когда напряжение чуть ослабло, он решил сделать первый шаг.
Это случилось в тихий полдень. Принцесса Чанлэ — Цзи Ичэнь — как раз закончила занятия и, уединившись в заднем саду, обдумывала приёмы поединка. Ветер шелестел листвой, в воздухе стояла лёгкая прохлада — обычный день, ничем не примечательный.
И тут она почувствовала — перед ней кто-то стоит.
Открыв глаза и чуть нахмурившись, она подняла голову. Перед ней, переминаясь с ноги на ногу, стоял Ли Шаолин. Его выражение было крайне неестественным, будто он сам не верил, что решился на такое.
— Сегодня на вас… весьма красивая юбка, — сказал он натянуто. — Только… цвет слишком тёмный.
Цзи Ичэнь остолбенела. Она просто не успела среагировать.
