Это был первый раз, когда наставник сам заговорил с ней. И не просто заговорил — похвалил её… платье?
Сзади поднимался лёгкий весенний ветер, заставляя небесно-голубые рукава его одежд чуть приподниматься. Он стоял, заложив руки за спину, и, словно смутившись, отвернул лицо: — Завтра на занятии… задайте мне пару вопросов. Остальные спрашивают — только вы молчите.
Из прострации она наконец пришла в себя. В груди что-то затрепетало: — Наставник… наставник, вы не… гнушаетесь мной?
— С чего бы мне? — он скользнул взглядом по её округлой фигурке и вдруг сказал спокойно: — Пухленькие — тоже очень прелестны.
Дзинь!
Будто кто-то зажёг фонарь. И вслед за ним один за другим вспыхнули все лампы в её сердце, разгоняя сгустившуюся там темноту.
Сдерживая радость, Цзи Ичэнь с пылающим лицом кивнула на его слова, а когда он скрылся из виду, вдруг звонко воскликнула и, как вихрь, бросилась к ждавшей неподалёку Хай Лань:
— Лань-лань, ты слышала?! Он сказал, что пухленькие — тоже очень милые!
Хай Лань от неожиданности чуть не подавилась, но, посмеиваясь, успокоила её:
— Слыхала-слышала, моя госпожа. Наставник, похоже, к тебе неравнодушен. Так что, прошу тебя, хватит уже себя изводить.
— Всё, не буду! — Ичэнь решительно кивнула, приобняла подругу и зашагала с ней по дорожке, весело сверкая глазами. — Я велю слугам перешить мне пару нарядов — из хорошей ткани, посветлее. Как думаешь, нефритово-зелёный подойдёт? Или, может, нежно-жёлтый?
Она замялась.
— А вдруг… это будет слишком ярко?
— Ничуть, — с мягкой улыбкой отозвалась Хай Лань. — У меня есть двоюродная сестра по имени Хай Цинли — так она вообще в алом ходит, как живое пламя. Никогда ни капли не стесняется.
Цзи Ичэнь и сама видела ту девушку — яркая, смелая, уверенная. Вдохновлённо расправив плечи, она подумала: Вот такой я тоже стану!
В последующие дни весь Юаньшиюань был потрясён преображением их возлюбленной принцессы. Сегодня она являлась в наряде нежно-жёлтом, завтра — в свежем фисташковом, а послезавтра и вовсе — в ярко-алом, как пылающий закат.
— Издали — точь-в-точь как большой барабан в красной коже, что на праздники перед храмом выставляют… — пробормотал кто-то.
Но договорить он не успел — соседи мигом зажали ему рот. Шутки шутками, а это тебе не простая девица, а любимейшее дитя самого Императора и Императрицы! Разозлишь её — считай, весь род погубил.
Цзи Ичэнь ничего не слышала. Она только знала, что каждый раз, как она появлялась в новом платье, Ли Шаолин обязательно что-нибудь ей скажет. И всегда — приятное. Услышать от него похвалу становилось чем-то вроде сладкой награды, и с каждым днём её шаг становился всё увереннее, а глаза — всё ярче.
Поначалу она, как прежде, общалась лишь с Хай Лань, но постепенно разговоры завязывались и с другими девушками. И что же? Никто не насмехался. Напротив — её окружали вежливостью и искренними комплиментами, как будто всегда ждали повода сблизиться.
В такие моменты Цзи Ичэнь чувствовала, что жить на этом свете — это по-настоящему прекрасно.
— Нас… Наставник… — тихо позвала она, прижимая к груди аккуратно вышитый саше, который только что закончила.
Она долго подбирала рисунок, выбирала аромат, перекладывала узор, чтобы получился именно такой — с нежным облачным узором и золотистыми стежками по краям.
Ли Шаолин лишь бросил взгляд на её ладони — и всё понял. На лице его мелькнула едва заметная улыбка:
— Руки у вас, надо признать, и впрямь золотые.
Он помолчал, а потом добавил с лёгкой иронией, но глядя прямо ей в глаза:
— Здесь ведь нет посторонних. Зовите меня просто — Шаолин.
— Ша… Шаолин… — её голос дрогнул. Щёки, и без того румяные от июльского солнца, вспыхнули жарким цветом, как маки на утреннем лугу.
Он наклонился ближе, и его профиль — с чистой линией носа, сдержанными губами и чётким силуэтом — вдруг оказался слишком рядом. Сердце её застучало с такой силой, что казалось, стены комнаты вот-вот дрогнут от этого грома.
Улыбнувшись чуть шире, Ли Шаолин словно опомнился, отстранился на шаг и с подчёркнутой вежливостью приложил руку к груди:
— Прошу прощения. Превысил дозволенное.
— Нет! Я… Я не в обиде! — замахала она руками, пытаясь скрыть, как запылали уши. Она и сама не знала — от чего ей было жарче: от его взгляда или от собственных чувств, которым она впервые позволила вырваться наружу.
Юная девичья влюблённость отражалась в каждом её взгляде, в каждом движении, в лёгкой улыбке, что вспыхивала на губах без её воли. Даже брови её, чуть приподнятые, будто шептали: “ты мне нравишься…”
Ли Шаолин смотрел на неё, слегка растерявшись. Но через миг на его лице снова появилась лёгкая улыбка:
— Послезавтра в городе устраивают собрание поэзии и чая, — негромко сказал он. — Думаю, юной госпоже такое место может прийтись по вкусу. Если будет желание, мы могли бы вместе — по-простому, не афишируя — сходить туда. Для развлечения.
Он был человек светский, с тонкой душой и ловким языком, в столице имел множество знакомых — от юных учёных до знатных сыновей чиновничества. А вот у Цзи Ичэнь, несмотря на её мягкий характер, не так легко складывались отношения с посторонними. Её откровенная доброта иногда заставляла её замыкаться в себе, избегая чужих взглядов и оценок.
Но… отказать Ли Шаолину она не могла.
Пусть даже волнение стучало в висках, пусть сердце сразу заколотилось быстрее, она всё равно опустила голову и кивнула:
— Хорошо.
Она не стала уточнять, где это будет или кто там будет. Одного его приглашения было достаточно.
