А Ли Шаолин, между тем, сам таил свою маленькую цель: его давно задевали поддёвки так называемых «благородных друзей» — мол, он хоть и умён, но всё же вышел из бедного рода, не ровня им.
Теперь же, если он появится с дочерью самого Императора, с любимой дочерью — Принцессой Чанлэ — те, кто потешался над ним, вынуждены будут проглотить собственную гордость. Ведь перед нею, какой бы знатной ни была их кровь, они все — всего лишь тень на фоне света.
— Тогда решено, — сказал он, улыбаясь, и легко сжал её пухленькую, мягкую ладонь. — Завтра с утра буду ждать у восточных врат дворца.
Цзи Ичэнь согласно кивнула, голова слегка закружилась от волнения. Она едва успела вернуться в покои, как бросилась перебирать шкатулки и ларцы — украшения, что даровала матушка-императрица, сложенные по парам, зазвенели тонко и весело, будто предвкушая утро. Затем — наряды, один за другим: те, что император-отец лично приказал сшить из южного шелка, обшитые вышивкой, лёгкие и торжественные.
Она перемерила их все, но в конце выбрала небесно-голубое платье, расшитое суйчжоуской вышивкой. Именно этот цвет — любимый у Ли Шаолина. А вдруг случится так, что он тоже наденет одежду такого оттенка?..
Тогда это будет… это будет знаком.
Сердце билось всё чаще и сильнее — Цзи Ичэнь с затаённым волнением ждала дня поэтического чаепития.
Но когда наконец этот день наступил, она вскоре поняла: всё совсем не так, как она себе представляла.
Она, конечно, изучала и поэзию, и старинные песни, и сочинение стихов, но всё оказалось бесполезным. Так называемое «поэтическое чаепитие» оказалось лишь красивой вывеской — по сути это был пир, устроенный на вершине живописной горы, где юноши и девушки веселились, пили вино и болтали без устали.
Почти у каждого за столом сидела девушка — и Ли Шаолин не был исключением. Точнее, он был с двумя: с нею, Ичэнь, и с ещё одной.
Та девушка была тонка в талии, лицо её — точёное, будто вырезанное из светлого фарфора, а одежда цвета утреннего неба развевалась, как лепестки цветка, когда она легко поворачивалась.
— Подданную звать Хуа Цин. Пришла, дабы составить господину компанию за чашей вина. Пусть ваше высочество не держит зла, — она почтительно склонила голову.
Цзи Ичэнь тоже слегка кивнул в ответ. Хотя внутри всё протестовало — было в её появлении что-то неприятное — он быстро отмахнулся от этого чувства. В конце концов, она ведь не станет пить.
Ли Шаолин с лёгкой улыбкой представил её остальным:
— Это моя… любимая ученица.
Сердце Цзи Ичэнь дрогнуло и засияло теплом.
Оказывается, для него она всё же значила нечто большее.
За столом раздался смешок. Смех был какой-то странный, скользкий, будто поддразнивание. Один из гостей даже пробормотал с насмешкой:
— Шаолин, да ты человек с великим будущим…
Цзи Ичэнь вздрогнула. Она испугалась, что его заденут эти слова, поспешно повернула голову, чтобы взглянуть на своего наставника. Но к её удивлению, Ли Шаолин не выглядел ни капли смущённым — напротив, на лице играла спокойная, почти насмешливая улыбка:
— Где уж мне тягаться с твоим светлым будущим. В твоём доме чин по пятому рангу, да и род крепкий, господа да чиновники… а я что? Из бедной семьи, мне только и остаётся, что рвать жилы самому.
Тот, кто отпустил колкость, недовольно скривил губы, отвернулся и залпом опустошил чашу вина, более ни слова не говоря.
А в глазах Цзи Ичэня вдруг вспыхнул огонёк.
Наставник… он и вправду не такой, как остальные. Ему всё равно, что она круглолицая, с мягкими щеками, не тонкая и не звонкая, как другие девушки. Ему всё равно, что рядом с ней — и его могут задевать чужими словами.
Такой человек — по-настоящему достоин её сердца!
В это время Хуа Цин, всё это время безмолвно наполнявшая кубки и сдержанно улыбавшаяся, начала пить за Ли Шаолина. Выпив слишком много, она побледнела, поднялась, прикрыв рот рукой, и пошатываясь направилась к рощице неподалёку, чтобы вырвать всё, что переполнило её.
Ли Шаолин нахмурился — видно, он тревожился за неё. Поднявшись со скамьи, он обернулся к Цзи Ичэнь:
— Ваше высочество, побудьте здесь немного, я скоро вернусь.
Он говорил спокойно, но в его голосе слышалась лёгкая озабоченность. Не дожидаясь ответа, он быстро зашагал в сторону рощи, где между деревьями уже терялся силуэт Хуа Цин.
Цзи Ичэнь послушно кивнула, глядя вслед уходящему Ли Шаолину.
Но то ли хмель начал подниматься к голове, то ли лесная вольница у горных склонов распускала людские языки — за столом, где царило ленивое веселье, вдруг начали сыпаться слова, за которыми прятались шипы.
— У вашего высочество, должно быть, глаз намётанный. Шаолин — самый толковый из нас. Я-то думал, он добьётся славы на экзаменах или прославится на турнире собрания Цинъюнь… Кто бы мог подумать, а? — протянул один, усмехнувшись с оттенком зависти.
— А что ваше высочество думает обо мне? — подхватил другой. — Всё, что умеет Шаолин — я тоже умею, ничем не хуже!
— Ох, скажите мне, разве это платье Шаолин подбирал? Что за злой умысел… заставить благородную госпожу носить тот же цвет, что и девицы из цветочного квартала.
Слова были словно тонкие иглы, завернутые в шёлк, но больно кололи. Цзи Ичэнь почувствовала, как волна холода поднимается от груди к горлу. Лицо её стало каменным, губы сжались. В ней вспыхнуло нечто древнее, царственное, и в этот миг она больше не желала оставаться за этим столом с этими людьми.
Не говоря ни слова, она поднялась. С прямой спиной, не удостоив насмешников даже взгляда, направилась в сторону той же рощицы, куда до неё ушёл Ли Шаолин.
