Раньше она и сама любила говорить так: «в наше время только серебро надёжно.» Но тогда Чжантай лишь отмахивалась. Деньги, мол, — дело мужское, у мужчин они всегда есть. Стоит ухватить мужчину покрепче — и всё, живи себе без забот. Зачем ей самой горбатиться?
Но теперь, в своём нынешнем положении, она вдруг поняла: а ведь будь у неё припрятано хоть немного, ей бы не пришлось чувствовать себя так беспомощно. Не пришлось бы тревожно соображать, куда идти, не пришлось бы вот так полагаться на Мин И — и теперь ещё думать, как возвращать ей долг.
Она машинально коснулась живота. Глаза вновь затуманились.
Мин И заметила её взгляд, но ничего не сказала. Лишь взяла за руку и повела — сначала заплатить штраф, потом — поставить подпись под показаниями, пройти всю эту утомительную, но необходимую волокиту. А затем, уже у дверей, буквально втащила Чжантай в повозку.
— Мне… с тобой обратно в поместье? — робко спросила Чжантай.
Мин И покачала головой:
— Нет. Я подыщу тебе местечко, где можно будет осесть.
В самом центре города дома стоили бешеных денег, но вот лавочки с пристройками для проживания обходились гораздо дешевле. Они вместе прокатились по городу, присматривая варианты. Мин И специально выбирала место поближе к шумной улице — в окружении людей всегда проще затеряться, и, если что, помощи под рукой больше.
После этого Чжантай с изумлением наблюдала, как Мин И, сжав зубы, достаёт из-за пазухи два золотых слитка и с ожесточённой решимостью вступает в торг с владельцем.
— Ты… собираешься купить это место? — с удивлением спросила она.
Мин И не обернулась:
— А что толку снимать? Купишь — и душа спокойна. Люди туда-сюда ходят, место людное, фэншуй хороший. А если вдруг решишь подзаработать — просто откроешь переднюю лавку и всё.
Чжантай одновременно и растрогалась, и сжала брови. Растрогалась — потому что знала: Мин И всегда была бережливой до жадности, а тут разом выложила такую сумму ради неё. А насупилась — потому что с младенчества была окружена заботой и росла в довольстве, какой ей к чёрту мелкий торг и возня с лавкой? Пусть эта передняя часть так и остаётся закрытой, ей и маленькой жилой комнаты вполне хватит.
Сделка была заключена. Поскольку дом давно пустовал, перевозить туда ничего не требовалось. Получив на руки договор купли-продажи и земельную грамоту, Мин И тут же наняла нескольких крепких парней — привести дом в порядок, расставить мебель, закупить нужное.
Странное дело, когда она ругалась с Сюй Ланем, ни капли обиды не чувствовала. А сейчас, глядя, как Мин И хлопочет, суетится, всё сама, — вдруг защипало в носу.
К наступлению темноты Чжантай уже лежала на постели в задней комнате нового дома.
На столе остался мешочек с тремя тысячами серебряными монетами, которые Мин И оставила ей на первое время. Свет свечи отражался от монет, заставляя их таинственно поблёскивать. Чжантай смотрела на них… и наконец не выдержала — расплакалась в голос.
Мин И вернулась в усадьбу, и повсюду слуги смотрели на неё с едва скрытой жалостью.
Что уж тут поделаешь — в мире Цинъюнь женщины без мужчины словно без воздуха. А такую, как она, да ещё опозоренную перед всеми — кто вообще станет выручать? Жалкая судьба. Никто и не знает, что с ней будет дальше.
Она же — напротив — вела себя вполне в духе, плача на людях и возвращаясь в Лючжаоцзюнь, будто сама трагедия в человеческом облике, до последней капли выжав жалость из всех встречных.
Но стоило ей войти в двери, как оказалось — за столом в зале кто-то сидит.
— Д-а-а? — с удивлением приподняла она бровь. —Господин?
Сквозь переменчивый свет и тень Цзи Боцзай обернулся к ней — правильные черты, чёткий взгляд. На нём всё ещё был тот самый алый шёлковый халат, что он надевал в Хуа Мань Лоу — с лёгким шлейфом аромата пудры с фувэньцзы (малина).
Мин И едва заметно сморщила нос.
— Что такое? — он был внимателен, уловил малейшее движение и тут же фыркнул. — Уже и господина брезгуешь?
— Что вы, господин, — она глуповато хихикнула, прикрывая за собой дверь и подходя к нему. — Тётушка Сюнь говорила, что вы вернётесь не раньше, чем через полмесяца. Я… просто удивлена, вот и всё.
Удивлена — и с таким выражением лица? Такого Цзи Боцзай ещё не видел.
Он хмыкнул, усмехнулся и, протянув руку, обнял её за талию, легко притянув к себе:
— И`эр, вчера ты выдала отличный спектакль.
Она сразу прильнула к его плечу и спросила вкрадчиво, словно мурлыкая:
— А господину понравилось?
— Очень, — с усмешкой произнёс он. — Потому и поспешил вернуться, взглянуть на тебя. Не ушиблась ли где?
— Я же знаю, господин не любит, когда у меня хоть царапинка, — с гордой лукавинкой она моргнула. — Как же я посмела бы пораниться? Только вот глаза после слёз горят, будто сухим огнём жжёт. Если бы господин мог…
…добавить ещё пару золотых слитков — было бы просто чудесно.
Но договорить она не успела — он уже склонился к ней, прижал губы к её веку, холодные, почти ледяные, и веки у неё дрогнули, как лепестки под росой.
Порыв ночного ветра сорвал пламя с подсвечника, и в комнате повисла густая темнота, мягко подсвеченная лишь звёздами за окном. Их свет ложился на лицо Цзи Боцзая — строгое, красивое, отточенное, как клинок. Он привлёк Мин И ближе, ладонью поддержал её затылок, прижимая к себе, и едва слышный, глухой звук сорвался с его горла — тяжёлый, глубокий, как из самого нутра.
Губы его — прохладные, чуть шершавые — коснулись её закрытого века, и от этого прикосновения её ресницы дрогнули, будто от удара током. Она ощутила, как горячая, почти обжигающая ладонь обвила её талию, как тело его плотно прижалось, как он будто впивался в неё кожей, пальцами, дыханием.
Цзи Боцзай всегда казался ей из тех, кто держит себя в холодной узде, даже в постели он был больше зрителем, чем участником, играющим роль господина — властного, уравновешенного, недосягаемого.
Но сейчас всё было иначе.
В этом простом, безмолвном прикосновении было нечто пугающе живое. Как будто он наконец сорвал маску. Как будто в нём вспыхнул голод.
Мин И задохнулась, её губы чуть приоткрылись, тело стало податливым, текучим. Она не знала, что именно её волнует сильнее — жар его прикосновений или то, как дрожит её собственная кожа от предвкушения. Его пальцы скользнули под ткань её одежды, исследуя, не торопясь, с почти медитативной жадностью. Он дышал ей в шею, и от его дыхания по позвоночнику прошёл электрический разряд.
Она изогнулась в его руках, чувствуя, как под ней плавится земля. Его губы уже не были сдержанны — они искали, жадно, требовательно, пробираясь от виска к скуле, к уголку губ, к шее…
Мин И думала — он и правда возбудился так, будто это не она, а само пламя в его объятиях. Неужели всё дело в том пожаре? Неужели ему нравятся такие, кто способен сжечь всё до тла?
Ну что ж… надо было сказать раньше. Она бы не только кладовую спалила, но и кухню, и повозку, и, пожалуй, полпоместья — если это значит, что он будет целовать её вот так.
