Цзи Боцзай неожиданно чихнул.
Сидящий напротив него Янь Сяо лениво обмахивался веером:
— Что, твоя ветреность в простуду переросла?
— Каркай дальше, — буркнул Цзи Боцзай, раздражённо глянув на него. — Если б я был тобой, я бы молился, чтобы со мной ничего не случилось. А то этот бардак на тебя свалится — вот тогда и посмотрим, как ты вывернешься.
При упоминании об этом Янь Сяо тут же утратил весь свой весёлый вид, тяжело вздохнул:
— И скажи мне, за что мне такая удача? Собирался спокойно отдохнуть хотя бы три дня — и на тебе: из трёх лекарей Байцаотанга[1] двоих нашли мёртвыми.
— По-моему, наоборот, тебе повезло. Два старых лекаря мертвы — тебе сразу же открывается вакансия.
Твой мотив для убийства куда убедительнее, чем у танцовщиц.
Янь Сяо замер с веером в руке… потом вскинулся, метнулся к нему и зажал ладонью рот, полушутя, полусерьёзно:
— Это всё потому, что вчера та маленькая красавица посмотрела на меня чуть дольше, да? Так ты теперь решил меня оговорить с чистой совестью?!
Цзи Боцзай оттолкнул его руку, холодно бросив:
— С чего ты взял, что она смотрела на тебя дольше? Она сейчас вообще-то в моём доме.
— Женщину можно заставить, — с видом знатока вздохнул Янь Сяо. — А вот сердце её — нет.
Прямо вижу, как бедняжка в твоём поместье сейчас тонет в слезах, обнимая подушку…
Цзи Боцзай сделал вид, что встал.
— Эй-эй! — Янь Сяо тут же подскочил, засмеявшись и потянув его обратно. — Ладно-ладно, не будем об этом.
Слушай, брат, я хоть и разбираюсь в медицине, но в ядах ты спец, не я. А у нас коронер хочет, чтобы я определил, что за отрава.
Он вытащил серебряное блюдо, на котором лежал аккуратный конус с тонкой пылью сиреневого оттенка. — Вчерашние мертвецы — у всех на палочках был этот порошок. Не растворяется в воде, цвета бледно-фиолетового, запаха нет.
Я уже все книги перерыл — ни в одной не нашёл упоминания.
Цзи Боцзай лениво взял поднос, бросил взгляд — и почти зевнул:
— Да это же просто трава беспечности.
— Что?.. — Янь Сяо ошарашенно распахнул глаза. — Ты с одного взгляда это определил?!
— Вот почему я и говорю: ты — шарлатан в медицине, — усмехнулся Цзи Боцзай, бросая на него насмешливый взгляд. — Когда я уже знал, как различать яды, ты ещё по базарам бегал, обманывая простаков своими зельями.
Янь Сяо понял, что спорить с ним сейчас смысла нет — да и дело важнее. Получив ответ, он тут же велел слуге передать сведения следователю.
— Трава беспечности — это ведь вещь из императорских садов, — проговорил он, нахмурившись. — Такой яд может оказаться только у тех, кто имеет доступ ко дворцу.
А в зале среди гостей свободно передвигались только танцовщицы. Остальные сидели по местам.
Значит, если кто и мог подсыпать яд, то только они.
Он задумался, глядя в пространство:
— Но ведь все танцовщицы — из школы при дворе. Их готовил сам Великий министр… Зачем ему понадобилось убивать мелких стариков, у которых и власти-то нет? Если уж решать — так он бы просто велел казнить, без лишних игр.
— Ты, напомню, лекарь, а не следователь. Меньше думай — больше лечи. — Цзи Боцзай встал, стряхнув складки одежды. — А если больше дел нет, я пойду.
Янь Сяо был всё ещё погружён в размышления, но махнул рукой:
— Иди уже.
Цзи Боцзай фыркнул и, пробурчав под нос ругательство, развернулся и один покинул внутренний двор.
После убийства меры безопасности усилились.
Во дворце и на улицах ввели строгую охрану, на каждом повороте — дозоры, проход не без допросов.
Цзи Боцзай раздражённо отмахивался от стражи, пока не вернулся в своё поместье раньше обычного.
Он переступил порог — и удивлённо приподнял бровь.
Мин И была облачена в полупрозрачную юбку цвета нефрита, ткань мягко расползалась по сиденью, как распускающийся цветок. Но на талии — всё резко сужалось: пояс из розового шелка был затянут так туго, что подчёркивал её хрупкость до миллиметра.
Верхняя рубашка цвета туманных вод обтягивала грудь ровно настолько, насколько нужно — ни излишка, ни недостатка.
Она сидела, полностью сосредоточившись на книге.
Хотя за окнами уже сгущались сумерки, её макияж оставался безупречным — изящно очерченные брови, нежно-красные губы, сияющий взгляд. Щёки чуть тронуты румянцем, а отблески свечей придавали всему облику мягкое, почти домашнее тепло.
Услышав звук у двери, она подняла голову. В глазах вспыхнула точно отмеренная смесь удивления и застенчивости:
— Господин… вы вернулись?
Цзи Боцзай слишком хорошо знал женщин, чтобы не распознать её уловки.
Он видел, что румяна свежие. Видел, как нарочито был расправлен подол. Всё в ней говорило: «я жду тебя, я приготовилась».
Но… именно в этом и была прелесть.
Ведь какому мужчине не приятно, что ради него женщина старается быть идеальной?
Так что он без лишних слов подошёл и легко притянул её к себе:
— Скучала?
Щёки Мин И слегка порозовели, она послушно прильнула к нему:
— Господин так занят, как я могу быть капризной и мешать делам…
Понимающая, нежная — всё при ней.
Вот только… что-то в этом было слишком правильным.
Цзи Боцзай сел, взял её за подбородок и слегка приподнял лицо:
— Всё ещё мечтаешь о своём чиновнике третьего ранга?
Внутри неё что-то дёрнулось. Она поспешно замотала головой:
— Н-нет! Как можно! Раз уж я пошла с вами, то в моём сердце — только вы, господин.
— Врёшь, — прищурился он.
Мин И неловко почесала бровь, взгляд убежал в сторону, и почти шёпотом пробормотала:
— Ну… надо же мне хоть немножко времени, чтобы привыкнуть…
— Прекрасно, — лениво протянул он. — Как раз кстати.
Во дворце случилось убийство. Сейчас допрашивают всех танцовщиц. Хочешь привыкнуть — я тебя обратно отведу. И суду поможешь, и привыкнешь заодно.
— Убийство?.. — Мин И ахнула, и на её лице в одно мгновение погасли краски. — Кто… кто погиб?
— Лекари из Байцаотанга. — Он скосил на неё взгляд, наблюдая за малейшей реакцией. — Ты их знаешь?
— Нет! Нет-нет, не знаю! — она замотала головой слишком быстро.
А потом, моргнув, добавила с запинкой:
— Но… почему подозревают именно танцовщиц?
— Эти двое умерли прямо под носом у великого министра, — небрежно заметил Цзи Боцзай, лениво теребя шёлковый пояс на её талии. — Ни звука, ни следа.
Кроме как танцовщицы подсыпали яд — других версий просто нет.
Ты ведь тоже была на том пиру. Так что… вполне возможно, что скоро и за тобой придут.
— Только не это! — тут же сникла Мин И, лицо вытянулось, губы опустились. — Я же с виду и близко не похожа на убийцу… Господин, прошу вас, разберитесь, я чиста как стекло!
Стоило ей понервничать — кончик носа наливался розовым, а глаза становились такими влажными, что казалось — ещё чуть-чуть, и она заплачет. Вид у неё был такой, что хотелось дразнить.
Цзи Боцзай прищурился, с ленцой, в которой читалась насмешка:
— Раз не убивала — чего тогда боишься?
— Я… — Мин И чуть не всхлипнула. Тонкими пальцами вцепилась в его одежду, вся прижалась, как от испуга. — Я… я боюсь тюрьмы! В тех подземельях темно, грязно, кругом крысы, змеи, жуки… даже если невиновна, туда лучше не попадать вообще! Пощадите меня, господин!..
Он не спешил отвечать, просто наблюдал за её отчаянием с ленивым интересом, будто ждал, в какой момент она сорвётся по-настоящему.
Лишь когда глаза Мин И совсем заблестели, и она уже почти готова была расплакаться, он наконец притянул её к себе на колени.
Пальцем легко приподнял её подбородок, улыбаясь лениво и хищно:
— Есть же я. С таким покровителем — чего бояться?
Мин И наконец расслабилась. Прижалась к нему, мягко, как тряпичная куколка, и, будто в поисках утешения, тёрлась кончиком носа о его шею, как кошка:
— Я так испугалась, господин…
А именно этого он и добивался.
Цзи Боцзай знал женщин — слишком хорошо.
Он не раз ходил по краю, обольщал, подчинял, разбирал чужие сердца, словно музыкальные шкатулки. И таких, как Мин И, он читал с первой страницы.
Она ведь раньше не знала, на кого положиться, не понимала, к чьей тени прильнуть. Вот и пришлось её немного припугнуть.
Но теперь она сидела у него на коленях — смирная, нежная, не отталкивалась, не спорила.
Даже тонкие руки обвились вокруг его шеи, как будто боялась, что он вдруг встанет и уйдёт.
Однако даже за такими объятиями он не терял рассудка.
Позже, когда Мин И уже отдыхала, он лично вызвал тётушку Сюнь.
Та, как обычно, коротко и по делу отчиталась:
— Девушка ни с кем не контактировала, подозрительного поведения не замечено. Происхождение чистое, можно отследить. Но… разговорчивая. Слишком.
Цзи Боцзай выслушал, кивнул.
Его интересовали только первые строки. Что до её болтливости… ну, ещё пару дней — и он перестанет на это обращать внимание.
Пусть болтает. Всё равно слушать он не будет.
— Есть у неё какие-то… предпочтения? — лениво поинтересовался Цзи Боцзай.
Тётушка Сюнь скривилась:
— Золото, серебро, нефрит — всё любит.
Любовь к деньгам — не новость.
Но вот такая бесстыдная, откровенная жадность попадалась ему впервые.
Другие — даже если жадны, стараются прикинуться благородными: ах, мне и букет цветов достаточно… ах, главное — чувства…
А эта? Эта, наоборот, грудь вперёд, глаза в блеск, и прямо-таки зовёт: «Смотрите, я хочу всё и сразу!»
Что ж…
Цзи Боцзай пожал плечами — его это устраивало. Деньги у него есть.
Если она берёт — и потом не лезет в душу, не цепляется — значит, всё честно. Он заплатит, она уйдёт. Без глупостей.
Вот только…
Встал вопрос: а сколько стоит одна такая «ночь веселья», по её мнению?
[1] «Павильон ста трав» — врачебное ведомство при дворе.
