Женщины в Цинъюне, как правило, были пугливы и стыдливы. Даже девушки из знатных домов, выросшие в шелках и ладанах под крылом любви и почестей, осмеливались максимум — высказать пару слов в зале перед мужчинами, и то робко. На большее духа не хватало.
Мин И была совсем другой. Она не только смело сражалась с мужчинами, не только дерзко обличала предателей прямо посреди улицы, но даже… решилась дать человеку гу.
Она и правда попыталась дать гу самому Цзи Боцзаю!
Сыту Лин находил это невероятно забавным. Цзи Боцзай — человек, обладающий поистине сокрушительной силой юань, к тому же с глубоко укоренённой подозрительностью. Что же будет, если именно такой попадёт под действие любовного гу?
Он поднял взгляд — как раз в тот момент, когда Цзи Боцзай, восседая в повозке, повернул голову. Его черты были точеными, как высеченными из янтаря, взгляд — жгучий, как полуденное солнце. С огненно-красного рукава, лениво свисавшего с подлокотника, скатывался отблеск света. Весь его вид источал лёгкую, но явную небрежность.
Все, кто проходил мимо — и мужчины, и женщины, и даже дети, — не могли не обернуться. Он был слишком притягателен, слишком ярок. И, как следствие, на его бровях уже начал проступать след нетерпения.
— Если вы не спуститесь, как же мне узнать, подходит ли ткань? — с капризной ноткой в голосе, Мин И вышла из очередной лавки и не спешила садиться в повозку. Она остановилась рядом, подняв голову и лукаво поглядывая на него.
На лице Цзи Боцзая мгновенно рассеялась досада, а в глубине его тёмных, как чернильная тушь, глаз даже промелькнула улыбка. Он лениво повернулся, подперев щеку рукой, и глядя на неё со своего сиденья, произнёс:
— Ты же в этом разбираешься лучше меня.
— Это не то! — тут же надулась Мин И, слегка топнув ножкой. — Я всё это для вас выбираю. Надо, чтоб вам нравилось — только тогда будет по-настоящему хорошо.
Юбка цвета расплавленного серебра с алым отливом, взвившись при её движении, ловко зацепила за собой все чьи-то затаённые взгляды.
Цзи Боцзай, уже не скрывая улыбки, вздохнул и соскользнул с сиденья, легко приземлившись рядом с ней. Мин И тут же ловко подхватила его под руку и повела к следующей лавке.
Позади них, неспешно следуя, двигалась повозка, а на её багажной платформе уже громоздились коробки, обтянутые красным шёлком — сложенные на две головы выше человека.
Такая откровенная ласка и забота — редкость даже для избалованных красавиц, а уж тут… всё происходящее было настолько напоказ, что жителям Му Сина оставалось только отворачиваться с кривыми усмешками — и всё равно не видеть это было невозможно.
— «Тоже мне, обычная танцовщица без имени и рода, а нос задирает…»
— «Эге, а кроме неё, кто сейчас вообще переступает порог поместья господина Цзи? Слышала, он её даже на приёмы в ванский дворец водит!»
— «Лицо у неё, конечно, что надо. Но что с того — кроме красоты за душой ничего нет, сплошная пустышка.»
Сплетни и перешёптывания стелились по улицам густым туманом, с кислинкой зависти и приправой ехидства. Но в Лючжаоцзюне на пересуды никто и бровью не вёл: днём там пили чай и любовались цветами, а по ночам… — в общем, жили весьма увлекательно.
Мин И уже несколько дней подряд ходила с тенями под глазами, зевая прямо у зеркала. Терпеливо маскируя тёмные круги пудрой, она бормотала себе под нос:
— Устала. Устала ужасно…
Тётушка Сюнь улыбалась так, что глаз за морщинками не видать было:
— Господин ведь молод, кровь горячая — понятно, что любвеобилен. Но ничего, сейчас отборы в полном разгаре, вот его и призовут в штаб командовать. Глядишь, у вас, барышня, передышка будет!
Турнир собрания Цинъюнь решал, кто из городов в грядущем году будет платить дань, а кто — принимать её. Поэтому подготовка велась с весны: каждый город выбирал лучших бойцов, чтобы те сражались за честь и ресурсы.
У Му Сина и так был господин Цзи, один из самых грозных воинов культиваторов всей Цинъюне, но сам он был не всесилен — к турниру требовалось подобрать ещё пятерых-шестерых, способных идти с ним плечом к плечу.
Тётушка Сюнь, хоть и была простой женщиной, к делу не причастной, но и она — как все в городе — с живым интересом следила за ходом отборов, и в голосе её слышалась искренняя гордость.
А вот Мин И, глядя в медное зеркало, даже не повела бровью. Только сменила кисточку и продолжила подводить тонкие изящные дуги:
— Если господин сегодня не вернётся обедать, может нам с вами махнуть в „Хуа-бечжи“ и там устроить себе маленький пир?»
Тётушка Сюнь, опомнившись, наконец вспомнила, что Мин И — всего лишь девушка из отдалённой деревни, и вряд ли она вообще знает, что такое турнир собрания Цинъюнь, не то что интересуется его итогами.
Потому и тему решила не продолжать:
— «Само собой можно, барышня. Господин сам приказал, чтобы вы выезжали не иначе как в повозке с Цинь-луанем и в сопровождении четырёх слуг. Я сейчас всё приготовлю.»
Мин И проводила её взглядом, а как та скрылась за дверью, потянулась носком вышитой туфельки к ящичку под туалетным столиком — и ловко выдвинула его.
Внутри — свёрнутая карта, ещё не дорисованная.
Сань Эр лишь велел изобразить поместье Цзи, и этого ей было достаточно: она набросала общий план, вплоть до старых домов в Синеватой зоне — этого вполне хватит, чтобы сдать «работу».
Свернув карту и спрятав в тайный карман рукава, Мин И неторопливо вышла.
В Му Сине уже витало напряжение: повсюду сновали бойцы культиваторы, в воздухе то и дело ощущались всплески юань — плотные, тяжёлые, словно грозовые тучи, давящие на плечи.
Мин И проезжала мимо них в повозке с изображением цинь-луаня, неторопливо прихлёбывая чай и лениво обмахиваясь шёлковым веером — даже не глядя в их сторону.
Повозку, запряжённую бирюзовой луанью, остановили довольно быстро — в Му Сине эту духовную птицу знали все: ведь именно Цзи Боцзай собственноручно усмирил её, и от неё исходила такая яркая аура, что не заметить было невозможно.
— Осмелимся спросить, кто едет в повозке? — снаружи раздалось несколько взволнованных женских голосов.
Мин И скользнула вниз, приподняла шёлковую занавеску веером и с лёгкой улыбкой ответила:
— Повозка из усадьбы Цзи, я всего лишь по случаю еду в ней.
Увидев её, девушки снаружи моментально переменились в лице — кто шагнул назад, кто скорчил пренебрежительную мину, а кто лишь скептически дёрнул уголком рта.
— О, так это ты… Наслышаны о благонравной госпоже Мин. Сегодня, глядя воочию…, впрочем, ничего особенного. — юная Тяньинь изящно прикрыла лицо рукавом, тонко изогнув бровь. — Сейчас идёт финальный этап отбора, а ты восседаешь в повозке, да ещё под гербом Цзи — не чересчур ли вызывающе?
Пятнадцать-шестнадцать лет — возраст дерзкий, слова остры как иглы.
Улыбка Мин И тут же стала холоднее, она лениво повела веером, оглядывая собеседницу с головы до ног:
— Ай-ай, выходит, помешала госпоже заискивать перед господином Цзи? Простите, грешна.
И в голосе её не дрогнуло ни грамма извинения — одна лишь мягкая насмешка.
— Что ты несёшь! — лицо Тяньинь подёрнулось раздражением, а остальные девушки тут же вступились за неё:
— Деревенщина, что с неё взять — понятий у неё никаких. А мы, между прочим, не просто так тут стоим. У нас есть Фэнвэйхуа!
— Да-да, по всем правилам — с таким приглашением нам и двери в усадьбу Цзи однажды откроются. Глядишь, ещё и окажемся выше тебя по положению!
Фэнвэйхуа, «перо феникса», — это неписаное правило в Му Сине: когда начинаются отборы, главные управители рассылают такие «цветы» знатным девушкам. С пером феникса в руке они считались представительницами городской знати и могли без препятствий налаживать контакты с бойцами: угощать, предлагать ночлег, заводить связи. По сути — способ мягко подчинить себе лучших из воинов заранее, через женщин.
Мин И всегда считала такую традицию абсурдной — и даже сочувствовала девушкам, втянутым в эту игру. Но сегодня она столкнулась с теми, кто получал от этого удовольствие — да ещё с такой спесью.
Она посмотрела на них холодновато и равнодушно бросила:
— Господин Цзи разборчивый.
Простой ответ, но тонкий и хлёсткий — мол, у вас хоть и «перья феникса», а под крыло вас всё равно могут не взять.
Да, уж, вкусы у него — что ни говори — изысканные. Надо, чтоб талия была тонка, как ивовый прут, но при этом сил хватало носить его на спине. Надо, чтоб дурочка дурочкой, а в нужный момент — понимала всё с полувзгляда. Надо, чтоб сердце было мягкое, как шелк, а руки — готовы испачкаться в грязных делах вместе с ним.
Не каждому под силу быть рядом с таким человеком.
Но, видно, её слова нечаянно задели за живое — стоило ей обмолвиться, как маленькие барышни у повозки мигом закипели.
— Вообразила себя кем-то особенным? Да ты просто миленькая куколка, не более! Нарядная, но пустая, как цветастая подушка! Ты хоть понимаешь, что такое быть воином культиватором? Ты вообще знаешь, что такое турнир Цинъюнь?
— Именно! Через пару месяцев тебе с ним и поговорить-то будет не о чем. А вот мы — мы его понимаем. Скажет он слово — мы уж десять в ответ.
— Внешность увядает, — добавила третья, поджав губы. — Как цветок, что с ветки сорван. А вот трава, что с корнем, растёт и крепнет. Подумай об этом, если, конечно, умеешь думать.
