В конце концов Цзинь Чао так и не дождался ответа от Цзян Му. Она больше не произнесла ни слова, будто уснула.
На следующее утро он, опасаясь, что девушка опоздает в школу, поднялся ещё до рассвета и поднял роллет автосервиса «Фэйчи». Пожалуй, впервые за всё время мастерская открылась так рано. Однако изнутри доносился лишь настойчивый звон будильника. Он прозвенел трижды, но в комнате не было ни малейшего движения. Когда сигнал зазвучал в четвёртый раз, Цзинь Чао не выдержал, бросил инструмент и постучал в дверь комнаты отдыха. В ответ всё тот же звон. Тогда он открыл дверь, откинул занавес и спросил:
— Не идёшь в школу?
Перед ним лежала девушка, спрятав голову под подушку; телефон на тумбочке звенел одиноко и упрямо. Цзинь Чао подошёл, выключил будильник и, глядя сверху вниз на укутанную с ног до головы Цзян Му, впервые понял, что её ник в WeChat — «Хроническая соня» — был вовсе не шуткой, а точным признанием.
Когда‑то, в первые годы после приезда с Цзинь Цяном в Тунган, он привык спать чутко: малейший шорох будил его, и он почти никогда не валялся в постели. Поэтому понять, как можно спать так крепко, он не мог. Он потянул подушку и сказал:
— Вставай.
Ответа не последовало. Всё было точь‑в‑точь, как в детстве, когда Цзян Инхань по утрам вытаскивала дочку из постели. Малышка, не открывая глаз, прижималась к матери, пока та не натягивала на неё одежду и не несла умываться. Тогда это ещё можно было считать милым, но теперь‑то она уже взрослая. Не станет же он одевать её сам?
Он наклонился, слегка похлопал её по плечу, но стоило ему коснуться, как она раздражённо махнула рукой и пробормотала:
— Не мешай.
Цзинь Чао выпрямился и холодно бросил:
— Через пять минут, если не выйдешь, заранее придумай, что скажешь учителю про опоздание.
С этими словами он вышел. Цзян Му мгновенно очнулась, вскочила и стала лихорадочно искать телефон.
Не успел он отойти от двери, как изнутри донёсся глухой удар, будто она обо что‑то стукнулась, а следом за ним шум и грохот, словно в комнате шёл погром.
Даже стараясь изо всех сил, она всё равно выскочила только через десять минут: молния на школьной куртке расстёгнута, один шнурок болтается, другой кое‑как завязан, рюкзак в руке. Подбежав к Цзинь Чао, который как раз возился с машиной, она спросила на бегу:
— Я не знаю дороги. Как попасть в старшую школу при университете?
Он, не поднимая головы, открутил пробку и ответил:
— Через дорогу, автобус шестого маршрута, выходи на остановке Янбэй.
Цзян Му кивнула и уже собиралась бежать, но, заметив его взгляд, сделала вид, что торопится, и, обернувшись, бросила:
— Опаздываю!
— И что? — спокойно спросил он, не двигаясь.
Она скосила глаза на мотоцикл Железного Скряги, что остался с вечера у ворот, и шагнула ближе.
Цзинь Чао закрутил пробку и поднял голову. Улица ещё дремала в предутреннем сумраке, воздух был прозрачный, с лёгкой прохладой ранней осени. Его лицо, наполовину освещённое, наполовину скрытое тенью, выглядело резким и спокойным.
— Значит, лучше голодать, чем встать на десять минут раньше? — тихо произнёс он.
— Мне нельзя недосыпать, — серьёзно ответила она. — Кровать ко мне слишком привязана.
Он лишь молча посмотрел на неё, потом поднялся, взял с табурета пакет и протянул ей. Девушка растерянно приняла завтрак. Цзинь Чао завёл мотоцикл и сказал:
— Застегни молнию.
Цзян Му, держа в одной руке рюкзак, в другой — пакет, растерянно огляделась, не зная, куда деть всё это. Он бросил на неё взгляд, шагнул ближе, схватил края её расстёгнутой куртки и притянул к себе.
Она едва не потеряла равновесие. Его тень легла на неё, пальцы быстро сомкнули молнию, и куртка плотно обхватила её плечи. В этот миг солнце робко выглянуло из‑за горизонта, золотя его ресницы. Цзян Му подняла глаз, и вдруг всё, что мучило её вчера, — обиды, сомнения, тревоги — рассеялось, будто утренний туман. В груди стало тепло.
Но стоило мотоциклу вырваться на улицу, как она поняла, зачем он настоял на застёгнутой куртке. Ветер, ещё минуту назад ласковый, превратился в поток ледяных стрел, бьющих прямо в лицо. Девушка едва не подавилась своей булочкой, прижимаясь к его спине и бормоча:
— Обычно я просыпаюсь после третьего звонка, просто вчера ты разговор затянул…
Он промолчал. Разговор? Он ведь почти не говорил, а только слушал, пока она болтала, а потом уснула.
Дорога, которая обычно занимала больше десяти минут, сегодня пролетела за две с лишним. Когда мотоцикл остановился у школьных ворот, Цзян Му успела сделать всего пару укусов. Видя, как створки ворот вот‑вот закроются, она торопливо доела остатки. Цзинь Чао спрыгнул, посмотрел на её развязанные шнурки, потом на то, как она, уткнувшись в пирожок, спешит. Не выдержав, опустился на одно колено и быстро завязал узел.
Она замерла, глядя вниз: его пальцы ловко обвили шнурок, и через мгновение он уже стоял, будто ничего не произошло. Сердце у неё забилось неровно, и, чтобы скрыть смущение, она сунула остаток булочки ему в руку и, надутыми щеками, махнула:
— Я побежала!
— Подожди, — окликнул он.
Она обернулась. Цзинь Чао повернул к ней зеркало заднего вида. В отражении — короткие волосы, взъерошенные ветром, торчали вверх, как гребень. Если бы не её аккуратные черты, вид был бы комичным. Её щёки вспыхнули, она украдкой взглянула на него. Он отвёл глаза. Девушка поспешно пригладила волосы, вернула им прежний вид и, под звонок, шагнула за ворота.
Цзинь Чао проводил её взглядом и едва заметно улыбнулся. Но, заметив, что охранник выглянул из будки, он быстро надел шлем, и выражение его лица вновь стало непроницаемым. Развернув мотоцикл, он исчез за поворотом.
Цзян Му вошла в класс почти одновременно с учителем Ма. Тот, поднявшись на кафедру, задержал на ней взгляд. Девушка спокойно достала тетрадь и ручку.
В глазах учителя она сильно отличалась от своего брата. Если упрямый, неукротимый Цзинь Чао когда‑то был в школе как ослепительное солнце, то Цзян Му напоминала мягкий лунный свет: тихий, ровный, не стремящийся к соперничеству.
Для неё этот год повторного обучения был не столько попыткой улучшить результаты, сколько временем, чтобы разобраться, куда идти дальше. Цзян Инхань мечтала, чтобы дочь изучала экономику или право, но Цзян Му не чувствовала к этому ни малейшего интереса: одни только слова «статистика», «линейная алгебра» или «гражданский кодекс» вызывали у неё головную боль.
Одноклассники считали, что ей прямая дорога в художественный вуз: и внешность, и мастерство игры на гучжэне позволили бы ей поступить без труда. Но и это было не её выбором. С детства мать заставляла её часами отрабатывать пьесы, говоря, что девушке нужно иметь ремесло. Вдруг она не найдёт работу, поссорится с начальником, тогда хоть преподавать сможет и не пропадёт. Любить же этот инструмент по‑настоящему она так и не научилась.
Если бы не ссора с матерью и не последовавшая апатия перед экзаменами, она, вероятно, поступила бы куда‑нибудь наугад и жила бы, как все: лекции, зачёты, сертификаты, стажировки. Но теперь, оставшись одна, она впервые увидела перед собой другую дорогу, ту, где можно слушать себя и выбирать самой.
Потому‑то, в отличие от других выпускников, она не гналась за рекордами. Три года юности она уже отдала бесконечным заданиям, и теперь хотела хотя бы немного передохнуть.
Учитель Ма напомнил о завтрашнем пробном тесте для всего потока и призвал не волноваться, мол, это лишь способ понять, кто где стоит. Класс загудел. Кто‑то оживился, кто‑то застонал. Цзян Му осталась спокойна. После пяти крупных экзаменов, трёх областных, одного городского и самого вступительного, школьная проверка её не пугала.
На перемене Пань Кай подскочил к ней:
— Цзян‑Цзян, завтра ведь всех рассаживают вперемешку? Не знаю, попадём ли в один класс. Кстати, сколько ты набрала на прошлых экзаменах?
— Триста тридцать два, — ответила она, не поднимая головы.
Он удивился: по его мнению, она выглядела прилежной, и он был уверен, что она отличница. Даже Янь Сяои, сидевшая рядом и списывавшая у неё, застыла с открытым ртом. Она не знала, продолжать ли.
— Ничего, — поспешил утешить Пань Кай. — Ещё полгода впереди. Если что‑то непонятно — спрашивай, вместе дотянем до второго уровня.
Цзян Му лишь мельком взглянула на него: объяснять, что для гуманитариев в Цзянсу проходной балл во второй вуз — двести восемьдесят четыре, смысла не было. Она снова уткнулась в тест.
— Не переживай, — не унимался он. — Если завтра окажемся в одном классе, я помогу тебе на контрольной.
Она мысленно вздохнула: «Спасибо, конечно…»
Вдруг он понизил голос:
— Кстати, помнишь, ты упоминала кого‑то по прозвищу Тоуци*? Так вот, я узнал, кто это.
Рука Цзян Му замерла. Она подняла глаза. Пань Кай придвинул стул поближе:
— Вчера играл в баскетбол с ребятами из старших выпусков. Они как раз говорили об этом. Оказалось, это парень из нескольких выпусков до нас, гонщик. У них был целый мото‑клуб, устраивали подпольные заезды. Его прозвали Тоуци1, потому что, говорили, кто с ним на трассе сталкивался, тот до своего седьмого дня не доживал.
Цзян Му оцепенела. В памяти всплыло утреннее ощущение полёта за спиной у Цзинь Чао, та же уверенность в поворотах, то же мгновенное предчувствие дороги.
Пань Кай продолжал:
— Говорят, он был знаменит. Не только в нашей школе. Весь Тунган знал его. Девчонки из соседних лицеев приезжали, чтобы хоть раз увидеть. Потом, правда, клуб прикрыли, мотоциклы конфисковали, и всё стихло. А за пару месяцев до выпускных он вдруг исчез. Даже на экзамен не пришёл. Жаль, ведь парень был умный, если бы не это, мог бы поступить хоть в Цинхуа, хоть в Фудань. Настоящая легенда! Кстати, зачем ты вообще о нём спрашивала?
Прозвенел звонок, и Пань Кай вернулся на место. А Цзян Му сидела, не в силах успокоиться. Она не ожидала, что Цзинь Чао тогда даже не сдавал экзамен.
Она вспомнила его слова: Цзинь Син заболела в три года. Если посчитать, это как раз приходилось на его выпускной класс. Она спрашивала, тяжело ли было, а он ответил, что в то время его не было рядом.
Где же он был? Что случилось? Почему он исчез?
Эти вопросы, как туман, окружили её. Никто — ни Цзинь Цян, ни сам Цзинь Чао, ни Сань Лай — не говорил о прошлом. Казалось, будто все нарочно обходили ту тему. И чем больше молчали, тем сильнее росло её любопытство.
Весь день она ловила себя на мысли о нём. Стоило вспомнить, как утром он застёгивал ей молнию, завязывал шнурки, — сердце сжималось. Он казался холодным, но она чувствовала под этой сдержанностью тепло.
Если он всё же заботится о ней, почему столько лет не давал о себе знать?
После уроков она не выдержала и написала ему:
Сколько там было остановок?
Ответ пришёл не сразу:
Три. Выйди на Тунжэньли‑нань.
Она перечитала короткий диалог несколько раз. Позже, на вечернем занятии, отправила ещё одно сообщение:
Чем занят?
Ответ пришёл почти мгновенно:
Работаю.
Она сфотографировала гору тетрадей и тестов на парте и добавила плачущий смайлик. Мол, тоже тружусь.
Не успела убрать телефон, как рядом раздалось:
— Цзян‑Цзян, с кем переписываешься?
Она вздрогнула, увидела Пань Кая и поспешно спрятала экран:
— С семьёй.
Тем временем в автосервисе «Фэйчи» рабочий день подходил к концу. Сяо Ян и остальные уже разошлись, но один постоянный клиент торопился забрать машину. Цзинь Чао налил ему бесплатно стеклоомывающей жидкости, закрыл капот и, закурив, прислонился к двери. Телефон завибрировал — сообщение от Цзян Му. Он открыл фото: стол, заваленный тетрадями, почти без свободного места. Он нахмурился, собираясь пролистнуть дальше, но тут рядом возник Сань Лай, который тут же заглянул через плечо:
— Ого, какие у вас тёплые отношения.
Цзинь Чао хотел отмахнуться, но его взгляд зацепился за отражение в стакане на фото. Рядом с Цзян Му наклонился парень, почти касаясь её плечом. Он молча погасил экран, отдал клиенту ключи и повёл машину к воротам.
Цзян Му, не дождавшись ответа, решила, что он занят, и больше не писала.
После вечерних занятий она собрала вещи и сказала Пань Каю:
— Сегодня домой не пойду. Не провожай.
— А куда ты? — удивился он.
Она лишь сжала губы и вышла. У ворот телефон снова завибрировал. На экране появилось короткое сообщение:
— Через дорогу.
Цзян Му подняла голову. Под уличным фонарём стоял Цзинь Чао.
Его силуэт был высоким, прямым, с холодной тенью у ног.
- Тоуци (头七, Touqi) — в китайской традиции седьмой день после смерти, когда душа возвращается домой. ↩︎
