Цзинь Фэнцзы усяатроился на переднем сиденье, а Цзинь Чао осторожно уложил Цзян Му на заднее, затем завёл машину и направился к автосервису «Фэйчи». Всю дорогу он слушал, как Цзинь Фэнцзы пересказывает события, случившиеся вечером в «Ваньцзи», и чем дальше, тем сильнее хмурил брови. Время от времени он бросал взгляд в зеркало заднего вида на девушку, свернувшуюся клубком под его широкой курткой. Цзян Му сидела неподвижно, с закрытыми глазами, будто спала.
Цзинь Чао подумал, что, пожалуй, хорошо, что она выпила немного. Когда она вернётся, сразу уснёт и не станет терзать себя мыслями о Молнии. Но он, кажется, переоценил её выносливость.
Стоило ему занести её в мастерскую, как Цзян Му очнулась, начала хлопать его по плечу и тихо, сбивчиво прошептала:
— Плохо…
Он едва успел опустить её на пол в комнате отдыха, как она, пошатываясь, бросилась в его спальню. Когда Цзинь Чао вошёл следом, дверь в ванную уже была заперта, а за ней раздавались звуки, будто там шла битва. Потом всё стихло, и лишь вода текла непрерывной струёй.
Он постучал:
— Всё в порядке?
Цзян Му, хоть и была ещё в тумане, постепенно приходила в себя. Она не ответила. Её лицо почти утонуло в раковине. Стыд жёг сильнее, чем алкоголь. Впервые в жизни она напилась до рвоты, да ещё при нём. Между ними всего одна дверь, и ей казалось, что позор этот был на весь свет. Из-за этого, как бы он ни звал, она молчала.
— Голова кружится? — спросил он снова. — Открой, я посмотрю, чтобы ты не упала.
Она сжала губы и, опершись руками о раковину, не произнесла ни слова.
— Если не ответишь, я войду, — предупредил он.
— Не надо, — поспешно отозвалась она, прижимаясь к двери. — Уйди.
— Куда же мне идти? — его голос звучал спокойно.
— Всё равно, — пробормотала она.
Три слова прозвучали мягко, как дрожащий кусочек теста, и невозможно было понять: то ли она капризничает, то ли просто пьяна.
Цзинь Чао замер. За двадцать с лишним лет лишь однажды кто-то позволил себе перед ним подобные выходки, его младшая сестра, с которой он рос в Сучжоу. Позже, в старших классах, случалось, что девушки, увлечённые «литературой боли», приходили к нему в слезах, но он встречал их холодным взглядом, и они быстро замолкали. И вот теперь, спустя годы, снова она, та же девчонка, с тем же упрямым «мне всё равно». И, как прежде, он ничего не мог с этим поделать.
Он сам усмехнулся. Странно, но этот детский приём всё ещё действовал.
Цзян Му, прижавшись ухом к двери, услышала, как он действительно ушёл. Тогда она принялась убирать ванную, вытерла насухо раковину, открыла шкафчик… и замерла. Её зубная щётка, кружка, полотенце лежали там, как прежде, аккуратно сложенные. Он не выбросил их. Даже после всего, что между ними произошло, он не тронул её вещей. В груди поднялась волна не то благодарности, не то боли.
Она достала свои принадлежности, привела себя в порядок и, открыв дверь, остановилась. Цзинь Чао сидел у прикроватной тумбы, склонившись над телефоном. Услышав щелчок замка, он поднял голову, взгляд их встретился.
Цзян Му хотелось бы повернуться и снова скрыться за дверью, но она, смутившись, прошла в комнату. Он окинул её внимательным взглядом, заметил неуверенную походку и спросил:
— Что ты там делала? Так долго… Я уж подумал, уснула.
— Просто… приходила в себя, — пробормотала она, избегая его глаз.
— Уже пришла?
Она кивнула. Цзинь Чао не стал уточнять, лишь поднялся и протянул ей хлопковый свитер:
— Переоденься.
Сказав это, он вышел. Её свитер был в крови — носить его нельзя. Цзян Му надела его одежду, и, когда услышала снаружи:
— Готова? — ответила коротким «да».
Он вошёл, подал ей стакан воды:
— Выпей.
В комнате было тепло, от батареи тянуло сонливостью. Она обхватила стакан ладонями.
— Сядь, — сказал он.
Она послушно опустилась на край кровати. Цзинь Чао подошёл, присел перед ней на одно колено и взял её за лодыжку, закатывая штанину. От неожиданности она отдёрнула ногу:
— Что ты делаешь?
Он поднял взгляд:
— У меня руки колючие?
— Нет… не в этом дело.
— А в чём?
Он всё ещё стоял на колене, почти на одном уровне с ней. Цзян Му не могла объяснить, почему так вспыхнула. Просто то же чувство неловкости, что и прежде, снова охватило её. Его прикосновения будто несли ток, от которого сердце начинало биться чаще.
Цзинь Чао вздохнул:
— Болит?
Она удивлённо посмотрела на него, не понимая, как он догадался, и, опустив глаза, кивнула.
Он мягко сказал:
— Тогда покажи.
Голос его был чуть хриплым. Видно, он устал после ночной дороги. В тишине этот тембр звучал особенно близко, и Цзян Му вдруг почувствовала, как её щеки заливает жар.
Он снова поднял её ногу, закатал штанину и увидел синяк, расползшийся по голени тёмно-фиолетовым пятном. Лицо его сразу потемнело.
— Кто это сделал?
Она, хоть и была пьяна, обиду помнила:
— Тот… с короткой стрижкой.
Губы Цзинь Чао сжались, а взгляд стал ледяным. Цзян Му, будто желая отвлечь его, тихо сказала:
— Я голодная.
— Не ела? — спросил он.
Она покачала головой. Он быстро вышел и вскоре вернулся с пакетом — горячий одэн1 и лекарства.
— Только это продаётся ночью, — сказал он. — Лучше, чем лапша.
Она ела, а он обрабатывал её рану. Постепенно в животе стало тепло, и вместе с этим вернулись мысли. Она вдруг протянула ему шпажку с мясом.
Он удивился, так как не привык к такой близости. За все эти годы никто не делал для него ничего подобного. Опустив глаза, он сказал:
— Ешь сама.
Но она, будто нарочно, упрямо произнесла:
— Нет. У меня есть кусок, и у тебя должен быть.
Три юаня за порцию, а она ела так, будто делила с ним судьбу. Цзинь Чао понял, что она всё ещё пьяна. Пришлось ему поддаться и откусить.
— Вкусно? — спросила она, подаваясь ближе.
Он не чувствовал вкуса, так как слишком устал. Но, глядя на её влажные глаза и приоткрытые губы, Цзинь Чао ответил:
— Неплохо.
И сразу пожалел. Теперь после каждого её укуса она тянула шпажку к его губам, не отводя взгляда, словно боялась, что он останется голодным. В итоге он съел больше, чем она.
Когда он вынес мусор и вернулся, Цзян Му уже спала, не раздеваясь. Он снял с неё обувь, осторожно придвинул к середине кровати и укрыл одеялом.
Она что-то пробормотала. Цзинь Чао наклонился:
— Что?
Ночь стояла тихая, в воздухе смешались лёгкий запах вина и её тёплый аромат был, как сливочный крем. Он сглотнул, собираясь выпрямиться, но услышал у самого уха:
— Ты говорил, подождёшь, пока я вырасту… это всё ещё правда?
…
— Братик, ты будешь папой, а я мамой, а наш зайчик ребёнком.
— Не играй в глупости.
— Ну, братик, поиграй со мной, я ведь с тобой в шахматы играла!
— Опять шантажируешь, маленькая вредина. Что теперь?
— Возьми сумку и иди «на работу», а я буду готовить.
— …
(Стук в дверь).
— Начинай заново, скажи: «Дорогая, я дома».
— Где ты набралась этих глупостей?
— В садике все мальчики так говорят! Чао-Чао, если ты не научишься, девочки не захотят за тебя замуж.
— Не называй меня Чао-Чао, неприлично.
— Чао-Чао, Чао-Чао! Ничего, если никто не выберет тебя, я выберу. Ты будешь работать и покупать мне сладости.
— Мечтай.
— Хочу шоколадный рожок, сахарную вату, мишек-печенье и картошку фри…
— Так ты и мужа не найдёшь.
— Тогда ты будь моим мужем, ладно? А то никто не купит мне вкусного.
— Цзинь Му-Му, ты ужасно надоедлива. Подрастёшь, тогда поговорим.
Каждая их детская игра заканчивалась одинаково: Цзян Му упрашивала его «жениться», а он, устав, отмахивался теми же словами — «подрастёшь». Тогда она не понимала, что такое родство, что дозволено, а что нет. Позже, вспоминая, она лишь смеялась над своей наивностью.
Но с тех пор как она приехала в Тунган, особенно в последнее время, эти воспоминания всё чаще возвращались. И она невольно думала: «Когда-то, зная, что между ними нет кровных уз, не мелькала ли у него, хоть на миг, та же мысль?»
Цзинь Фэнцзы ночью так и не ушёл. Он устроился у Сань Лая, а утром, собираясь на работу в «Ваньцзи», вспомнил вчерашний разговор с Цзян Му и обмолвился о нём.
Сань Лай хлопнул его по плечу:
— Ты с ума сошёл? Зачем болтать такое девчонке? Настоящий безумец, как есть!
Цзинь Фэнцзы пробормотал:
— Да я ж выпил… Скажи брату Юцзю, чтоб не сердился.
Никто не любит выставлять напоказ свои слабости. Сань Лай и не подозревал, что Цзинь Чао не хотел, чтобы Цзян Му знала о его прошлом, а теперь всё всплыло из-за неосторожного слова.
Утром, когда Цзинь Чао закончил разговор по телефону у ворот мастерской, Сань Лай подошёл, покашлял и пересказал ему всё.
Цзинь Чао выкурил сигарету, молча слушая. На лице не дрогнуло ни одной мышцы, только тень между бровей стала гуще.
Сань Лай посмотрел на него, неуверенно спросил:
— Так что, она тебе что-нибудь сказала после вчерашнего?
Цзинь Чао бросил на него странный, непонятный взгляд и, не ответив, ушёл в мастерскую. Сань Лай остался стоять в недоумении.
- Одэн (яп. おでん, 御田) — японское «зимнее» блюдо. Основа одэн ― бульон даси, в котором томятся на медленном огне всевозможные продукты. ↩︎
