Цзинь Чао давно миновал ту пору, когда его сердце было выжжено дотла. За прошедшие годы он научился спокойно смотреть на собственное тело и чаще всего считал, что почти ничем не отличается от других. Но, глядя на рыдающую перед ним Му-Му, он невольно следовал за её болью, будто каждая её слеза отзывалась в нём.
Люди вокруг, не понимая, что происходит, бросали на них любопытные взгляды, оборачивались по нескольку раз, не решаясь смотреть прямо, но и не в силах пройти мимо. И все, конечно, смотрели на Цзинь Чао. Ведь если женщина плачет так безутешно перед мужчиной, то виноват, скорее всего, именно он.
Цзинь Чао неловко притянул Цзян Му к себе и тихо сказал:
— Хватит плакать. Ещё немного, и ты сделаешь из меня законченного подлеца.
Голос Цзян Му стих, но тело всё ещё дрожало. Они больше не стали подниматься выше, а нашли поблизости каменную скамью и сели. Новость, обрушившаяся на неё, словно тяжёлый молот ударила по голове, лишив сил и слов. Она сидела, глядя в пустоту, не в силах осознать случившееся.
Между ними лежала камера. Несколько раз Цзян Му опускала взгляд на объектив, вспоминая, как он только что снимал сухие ветки и опавшие листья. Сердце её сжалось. Сдерживая рыдания, она всё же произнесла:
— Значит, съёмка была лишь предлогом.
Дыхание Цзинь Чао стало тяжёлым. Он смотрел вдаль, где молодой парень помогал девушке подниматься по склону, и в его глазах постепенно гас свет.
— Всё не так страшно, как ты думаешь, — наконец сказал он. — Первые два раза ты ведь ничего не заметила. Просто к подъёму не привык. На вершине, пожалуй, не получится угостить тебя в KFC, но внизу наверстаем.
Цзян Му отвернулась, глаза её наполнились слезами. Ей было больно до невозможности: он сам в таком состоянии, а всё равно старается её утешить. Чем спокойнее он говорил, тем сильнее её пронзала жалость.
— Не хочу KFC, — тихо ответила она.
Она достала из рюкзака приготовленный утром сэндвич с беконом и сыром, аккуратно сняла плёнку и протянула ему. Цзян Му хотела ведь показать, какая она теперь хозяйственная, как умеет заботиться, но радости не осталось.
Перед ними проходили десятки людей: пожилые с седыми волосами, малыши, едва стоящие на ногах. Все шли уверенно, без изъяна. А ведь когда-то тело Цзинь Чао было сильным и ловким. В университете он был звездой стадиона, на трассе — непобедимым гонщиком. Юный, дерзкий, он возвращался с побед, пока судьба не оставила ему лишь израненное тело. Сколько же боли вынес этот гордый человек?
Цзян Му молчала. Она сидела рядом, а сердце её будто истекало кровью.
Цзинь Чао поднял сэндвич, но вдруг остановился:
— Ты ведь не один сделала?
— У меня нет аппетита, — глухо ответила она.
Она открыла бутылку воды и подала ему. Цзинь Чао вздохнул:
— Руки у меня работают.
Цзян Му обняла себя за плечи и ждала, пока он доест. Потом она тихо сказала:
— Ты должен был сказать мне тогда. Я хотя бы знала.
— Тогда ты была слишком молода, — ответил он.
Он не хотел, чтобы она металась между ним и Цзян Инхань, не хотел, чтобы юная девочка несла такую боль. Даже теперь, спустя годы, ей трудно было выдержать правду. А тогда, когда любовь была острее всего, как бы она смогла принять, что любимый навсегда останется калекой? Он пожалел её и, может быть, себя тоже.
Цзян Му слабо усмехнулась, губы её побелели:
— Значит, просто исчез. Ты и с собой поступил жестоко.
Цзинь Чао сжал в ладони комочек плёнки, голос его стал низким:
— В первый год… — он замолчал, потом продолжил: — Всё было плохо. Потом, когда смог хоть немного ходить, даже крыши над головой не имел. Как я мог связаться с тобой в таком положении?
Цзян Му не стала расспрашивать дальше. Её сердце дрожало. Она вспомнила, как в те годы, когда она училась в Австралии, жизнь текла спокойно, мать чувствовала себя неплохо. А он, на другом конце света, брёл во тьме, волоча израненное тело.
Несколько его слов, и перед глазами встала вся картина: безысходность, одиночество, борьба. Как он мог тогда позволить себе тянуть её за собой?
Она подняла голову к безоблачному небу, глаза наполнились слезами. Теперь она поняла, почему за все эти годы не встретила никого, кто смог бы заменить его. Потому что не бывает второго такого, как Цзинь Чао. Того, кто с детства, с первых её шагов, оберегал её, кто, даже сам шатаясь под ветром, прокладывал ей ровную дорогу.
Спустя долгое молчание Цзян Му вытерла слёзы и вдруг сказала:
— У меня нет парня. Я не собираюсь замуж. И ни с кем не живу.
Цзинь Чао сжал бутылку и поднял взгляд к тому же небу. В его лице проступило спокойствие.
Когда они спускались, Цзян Му нарочно шла медленно. Каждые несколько шагов она спрашивала, не устал ли он, не нужно ли отдохнуть, и пару раз пыталась поддержать его, но Цзинь Чао мягко уклонился.
У подножия она спросила:
— Где ты теперь живёшь? Хочешь, я отвезу тебя?
Он помолчал, а потом позвал:
— Му-Му. — И, глядя прямо в глаза, твёрдо сказал: — Я инвалид, но не беспомощный.
Щёки Цзян Му вспыхнули, она не знала, что ответить. Чтобы снять неловкость, Цзинь Чао вызвал машину и отвёз её домой.
Когда она выходила, обернулась. Глаза её были полны грусти. Она хотела что-то сказать, но понимала, слишком многое спуталось внутри.
Цзинь Чао посмотрел на неё, усталую и бледную:
— Иди. Отдохни днём.
— Ты тоже не спеши, — тихо ответила она.
Он кивнул. Дверь закрылась, и машина тронулась.
Дома Цзян Му приняла душ, кое-что перекусила и легла. Слёзы иссушили силы, но сон не шёл. Вновь вспыхнул в памяти тот взрыв, огонь, небо. Она вздрогнула и села, прислонившись к изголовью. Цзян Му достала телефон и набрала номер Гу Чжицзе.
— Скажи, где рядом с институтом можно записаться на курсы вождения? — спросила она, когда он ответил.
— А ты ведь говорила, что не спешишь, — удивился он. — Почему вдруг?
— Хочу поскорее сдать, — коротко ответила она.
Гу Чжицзе не стал расспрашивать. На следующий день в обед он пришёл за ней, отвёл в автошколу и помог оформить документы. Цзян Му действовала решительно, без колебаний.
С тех пор вечерами она штудировала правила, решала тесты. А Цзинь Чао после той горной прогулки не давал о себе знать.
Вспоминая тот день, Цзян Му чувствовала стыд. Она разрыдалась перед ним, не справившись с нахлынувшими чувствами. Он уже научился жить с этим, а она нет. Её слёзы лишь напомнили ему о боли, которую он давно научился прятать. Потому-то он избегал её помощи и отказался от предложения подвезти.
Он всегда был гордым, сильным, привык добиваться всего сам. Даже в нищете он не терял достоинства. И теперь он не желал жалости. Её осторожность только ранила его. Цзян Му не знала, как быть.
Пока не пришло уведомление о празднике, она и не вспомнила, что приближается Праздник середины осени, когда семьи собираются вместе. В институте выдали подарочные коробки с лунными пряниками, и даже ей, стажёрке, досталась одна. Но, неся её домой, она чувствовала пустоту.
Вечером она написала Цзинь Чао:
Как проведёшь завтра?
Ответ пришёл не сразу:
Днём дела.
Кофейня завтра работает?
До четырёх.
К четырём дня она пришла в «oon», держа коробку с пряниками. Едва Цзян Му подошла к двери, как получила сообщение:
Ты дома?
Она сфотографировала вывеску под звёздным небом и отправила ему. На двери висела табличка «Закрыто», но замок не был повернут. Она толкнула дверь и вошла.
Внутри делили крабов. Гу Тао и Сяо Кэ засучили рукава, а Фан-цзе вышла из-за стойки и приветливо сказала:
— Как раз вовремя! Будешь крабов?
— Я принесла вам пряники, — улыбнулась Цзян Му. — Откуда столько крабов?
— Клиент подарил хозяину, — ответил Гу Тао. — А он простудился, холодного нельзя, вот и перепало нам. Возьми парочку домой.
Цзян Му замялась: всё уже поделили, брать было неловко.
— Не нужно, — сказала она. — А что с вашим хозяином? Простудился?
— Наверное, на выходных продуло, — ответил Гу Тао.
Сердце Цзян Му сжалось. На выходных — ведь они были в горах. Ветер, пот, потом долгая остановка на холодном камне… Неудивительно, что он заболел. Вот почему не писал. Она вскочила, собираясь позвонить ему, но едва вышла во двор, как увидела Цзинь Чао. Он стоял у двери в тёмном пальто. Цзянь Чао удивлённо поднял брови:
— Встречаешь гостей?
Цзян Му поспешно спрятала телефон.
— Да, — пробормотала она. — Ты пришёл зарплату выдавать?
Он усмехнулся:
— Не потяну.
Он открыл дверь, и они вошли вместе.
— Даже цену не спросил, а уже «не потяну»? — поддела она.
Он взглянул на неё. Его взгляд был глубокий, как прежде. И вдруг ей вспомнилось: когда-то, на гонках, один богатый парень спросил, сколько стоит его штурман. Цзинь Чао тогда ответил: «Бесценно».
Настроение Цзян Му поднялось, но ненадолго. Гу Тао спросил:
— Капельницу уже снял? Сегодня быстро?
Она сразу подошла ближе, пытаясь увидеть его руку, но Цзинь Чао спрятал её в карман пальто.
Значит, его «дела» — это больница. В праздник, один, под капельницей… Ей стало невыносимо жаль. Она тихо спросила:
— Температура ещё держится?
Он взглянул на неё, заметил вину в её глазах, наклонился и сказал с лёгкой усмешкой:
— Проверишь?
Он склонился ближе, и его тень накрыла её. Знакомый запах заставил сердце Цзян Му дрогнуть. Она подняла руку, почти коснулась его лба, и он в тот миг выпрямился и улыбнулся ей, будто ничего не было.
— Иди домой, праздник всё-таки, — сказал он, обращаясь уже ко всем.
Скоро сотрудники разошлись, оставив их вдвоём. В кофейне стало тихо. Тёплый золотистый свет ложился на гору за окном. Цзинь Чао стоял за стойкой, Цзян Му сидела у окна, глядя в телефон.
Вскоре воздух наполнился ароматом кофе. Он поставил перед ней чашку.
— Oonlight, — сказал он. — Не продаётся. Попробуй.
Она посмотрела на рисунок в виде луны и улыбнулась. «Oonlight», как раз к празднику. Это был самый подходящий кофе для этой ночи.
Она сделала глоток. Вкус показался ей знакомым. Тот самый, что в ту ночь, когда они впервые стали парой, в автомастерской. Тогда он сказал: не всякий кофе горький. И добавил, что не даст ей страдать.
Улыбка тронула её губы. Она подняла глаза. Он снял пальто и остался в мягком сером свитере, подчёркивающем плечи и руки.
— Увидела крабов, вспомнила, как в Сучжоу мама всегда покупала их к празднику, — сказала она.
Цзинь Чао опустил взгляд:
— У меня дома ещё коробка осталась.
Цзян Му покачала чашку и улыбнулась:
— Так ты зовёшь меня к себе?
