Цзинь Чао, похоже, не собирался задерживаться с Цзян Му. Передав ей коробку с жареным рисом, он машинально постукивал пальцами по пачке сигарет, будто подгонял, чтобы она ела быстрее. Цзян Му уже не могла проглотить и ложки, сделала пару вежливых движений и сказала официантке:
— Упакуйте, пожалуйста.
Она подумала, что если завтра снова придётся есть пельмени, пусть уж лучше останется рис.
За соседним столом несколько парней, наблюдая, как девушка едва притронулась к еде, хихикнули. Когда Цзинь Чао поднялся, собираясь уходить, мужчина с нефритовым подвесом на груди усмехнулся:
— У тебя сестрёнка неприхотливая, кормить — одно удовольствие.
Цзинь Чао достал телефон, отсканировал код для оплаты и лениво ответил:
— Хочешь, отдам тебе на воспитание?
Тот, к удивлению Цзян Му, подхватил шутку:
— А что, можно. — Он скользнул по ней взглядом. — Пойдём со мной, малышка, будешь есть вкусное, пить лучшее — откормлю до белизны и блеска, как сливку.
Цзян Му инстинктивно отступила за спину Цзинь Чао. Мужчины за столом расхохотались. Цзинь Чао чуть изогнул губы, взял коробку с едой, отодвинул стул, но вдруг, будто вспомнив что-то, повернулся к девушке:
— Рот ещё болит?
Цзян Му, забывшая о вчерашнем, машинально коснулась губ:
— Кажется, уже нет.
— Вот и хорошо, — коротко откликнулся он, перевёл взгляд на Цзинь Фэнцзы и сказал Цзян Му: — Верни.
— Что? — не поняла она.
Она думала, что вчерашние слова были шуткой. Перед ней сидели двое громил, каждый раза в два крупнее её, и она не решалась даже представить, как это «вернуть».
Цзинь Фэнцзы поднял голову, недоумённо спросил:
— Что вернуть?
Цзинь Чао опустил веки. На краю стола лежали палочки; он поддел их концы, и те, свистнув, полетели прямо в Цзинь Фэнцзы, с хлёстким звуком ударив по его левому предплечью.
— Эй! — вздрогнул тот, глядя на Цзинь Чао. — Ты чего?
— Комара убил, — спокойно ответил тот. — Всё, мы пошли. Пейте дальше.
Когда они ушли, трое мужчин переглянулись, потом синхронно посмотрели на тарелку с отложенными луком, имбирём и чесноком.
Мужчина с нефритом не выдержал:
— Кто она такая, что ради неё Цзинь Чао даже пить бросил?
Цзинь Фэнцзы потёр покрасневшую руку и ухмыльнулся:
— Кто знает. Может, рассказать об этом Сяо Циншэ, показать, как я предан?
— Пей давай, — засмеялись остальные.
Дорогу обратно Цзинь Чао выбрал не по проспекту, а через короткий путь — старый квартал, где снос ещё не начался. Между низкими домами тянулись узкие переулки. Стоило им свернуть в один из них, как Цзян Му невольно улыбнулась.
— Чего смеёшься? — спросил он, шагая на полшага впереди.
Её глаза изогнулись, как полумесяцы.
— Комаров много, — ответила она, сдерживая смех.
В его взгляде мелькнула тень улыбки. Они шли рядом, разделённые лишь полушагом, по тёмному проходу без фонарей, где даже луна спряталась за облака. В другое время Цзян Му ни за что бы не решилась идти по такой улице, но рядом с Цзинь Чао ей не было страшно, даже несмотря на то, что она совсем не знала этого места.
Она спросила:
— А завтра ты что будешь делать?
— Работать.
— Какая работа?
Он не ответил.
— А послезавтра?
— Тебе зачем?
— Просто интересно, чем ты обычно занимаешься.
— Деньги зарабатываю. — Он остановился и добавил: — Иди впереди.
Цзян Му послушно прошла несколько шагов и обернулась. Цзинь Чао стоял в тени, закуривая. Его силуэт вытянулся на земле, потом он поднял голову и, выпуская дым, сказал:
— Иди прямо.
Дым тянулся за ним, а он шёл позади, время от времени подсказывая, налево или направо.
— Кроме зарабатывания денег, ты ещё чем-то занимаешься? — не унималась она.
Ответа не последовало. Она обернулась. Он шёл всё так же спокойно, следя взглядом за ней. Когда она снова повернулась вперёд, он наконец произнёс:
— Конечно. Ем, пью, сплю, гуляю. Что из этого тебя интересует?
Цзян Му вздохнула и пошла дальше. Выведать из него что-то было невозможно.
Ночь выдалась прохладной. Она обхватила себя руками. Под тонкой футболкой ноги покрылись мурашками. «Странное место, — подумала она, — в Сучжоу даже ночью жарко, а здесь, в Тунгане, днём солнце палит, зато после заката холод пробирает до костей».
Впереди блеснула вода — узкий ров.
— Куда теперь? — спросила она.
— Прямо.
— Там не пройти.
Он остановился в нескольких шагах, докурил, посмотрел на неё. Её белые руки и ноги дрожали от холода. Они были тонкими, будто сломаются от лёгкого прикосновения. Когда-то она была другой: пухлые щёки, круглые коленки, как у ребёнка из лотоса. В его взгляде мелькнула мягкость, но тут же исчезла. Он раздавил окурок и сказал:
— В следующий раз вечером надевай что-нибудь потеплее. Здесь перепад температуры большой.
С этими словами он шагнул через ров. Цзян Му остолбенела.
— А я как? — спросила она.
— Иди, — ответил он.
Она прикинула расстояние и неуверенно уточнила:
— А ты не поможешь?
Цзинь Чао, держа коробку в одной руке, другую сунул в карман:
— У меня шипы.
Она сразу вспомнила, как днём, переходя дорогу, демонстративно отдёрнула руку. Неловкость кольнула, но просить теперь — значит признать слабость. Она огляделась, собираясь обойти.
— Там не пройти, — спокойно заметил он.
Она повернула голову в другую сторону.
— И там тупик, — добавил он тем же тоном.
Цзян Му фыркнула, отдула чёлку и вдруг побежала назад, чтобы разбежаться. Цзинь Чао приподнял бровь, наблюдая. Девушка сделала несколько шагов, оттолкнулась и прыгнула.
Прыжок вышел решительным, но коротким. Её ноги почти коснулись мутной воды. Цзинь Чао успел схватить её за руку и перетащить на берег.
Сердце у неё колотилось, дыхание сбилось. Он уже отпустил её и пошёл вперёд, бросив через плечо:
— Координация нулевая.
Щёки Цзян Му вспыхнули. В памяти всплыло детство. Она только пошла в первый класс, а Цзинь Чао тогда учился в шестом. Его одноклассники спросили, кто из малышей его сестра. Он, смеясь, показал:
— Та, что шагает одной рукой и одной ногой.
С тех пор старшеклассники дразнили её «однорукой-одноногой», учили маршировать, а Цзинь Чао стоял в стороне и улыбался. Тогда ей казалось, что это просто игра, но позже она поняла, как же это было стыдно.
Теперь одно его слово вернуло всё: и детскую обиду, и тщетную уверенность, что когда-нибудь она станет такой же ловкой, как брат. Но нет, не стала.
Они быстро дошли до дома, который находился ровно через дорогу от рва. Телефон Цзинь Чао зазвонил. Он шагал впереди, отвечая коротко:
— Ничего серьёзного. Завтра подъедь, посмотрю.
— Да, я здесь. Если не найду, ищи Сяо Яна.
— В следующем месяце? Посмотрим по числам, может, уеду на пару дней. Лучше приезжай раньше.
Цзян Му шла следом. Когда они поднялись и остановились у двери, он закончил разговор, достал ключ и открыл. В квартире было тихо, как и прежде; только секундная стрелка на стене щёлкала в темноте. Почти два часа ночи.
Она умылась, почистила зубы и, выйдя из ванной, увидела, что Цзинь Чао всё ещё сидит на диване, не включая свет, уткнувшись в телефон.
— А ты где спать будешь? — спросила она вполголоса.
Свет экрана выхватывал его лицо — чередование света и тени делало черты резче. Он не отрываясь ответил:
— Спи. Я посижу и уйду.
— У тебя есть где переночевать?
Он перевернул телефон экраном вниз. Свет погас, и комната погрузилась во мрак. В темноте мелькнула его улыбка, голос стал низким, с хрипотцой:
— А ты что, хочешь ко мне?
Они встретились взглядами. Первой отвела глаза Цзян Му. Она поняла, что он просто проверяет её, привыкла ли она к этому дому. Но мысли всё равно унеслись куда-то не туда.
Хорошо, что в темноте не видно, как она покраснела.
— Спокойной ночи, — бросила она и ушла в комнату.
Лежа в постели, она ещё долго прислушивалась к звукам за дверью. Минут через десять хлопнула входная дверь. Цзинь Чао ушёл. Только тогда Цзян Му уснула.
Утром она заметила, что с журнального столика исчезла чёрная коробка в камуфляжной расцветке. Наконец-то стало легче на душе, но ненадолго.
Скоро началась череда мелких бед. В Сучжоу она привыкла принимать душ дважды в день: утром и перед сном. Здесь же, у Чжао Мэйцзюань, все мылись раз в три дня. Для Цзян Му это было пыткой: жара стояла летняя, а не мыться два дня — всё равно что умереть наполовину.
Хуже всего были взгляды Чжао Мэйцзюань, когда она шла в ванную, будто спрашивала: «Ты что, в грязи валялась?» Каждый раз приходилось ей собираться с духом, словно на бой.
А когда Цзинь Цян уезжал, ей приходилось проводить дни с Чжао Мэйцзюань и ребёнком, которого она про себя называла «маленьким чудищем». Ребёнок почти не разговаривал с ней, а речь Чжао Мэйцзюань она порой просто не понимала.
Однажды та сказала:
— Надо дунь ди.
Цзян Му долго пыталась понять, что это значит, и решила, что речь о «присесть». Она отмахнулась:
— Не хочу.
Чжао Мэйцзюань вспыхнула:
— Дунь ди!
Девушка, чтобы не спорить, послушно присела. Только потом она поняла, что речь шла о том, чтобы «помыть пол».
Вечером Чжао Мэйцзюань пожаловалась Цзинь Цяну:
— Твоя дочка странная, как с луны свалилась.
Он лишь вздохнул:
— Потерпи. Экзамен не сдала, вот и переживает.
Цзян Му об этом не знала. Она просто старалась не выходить из комнаты, сводя общение к минимуму. Иногда целый день никого не видела, кроме как за обедом.
Когда Чжао Мэйцзюань попросила Цзинь Чао спуститься за лекарством, она ещё добавила, ворча:
— Девчонка, похоже, с депрессией. Сидит целыми днями, не выходит.
Цзинь Чао поднял взгляд на окно пятого этажа, где плотно были задвинуты шторы, и, выслушав её причитания, спокойно сказал:
— Вода дороже жизни или наоборот?
— Что за глупости, — отмахнулась она.
— Тогда пусть моется. Если у неё и правда депрессия, не дай бог из-за этого что-нибудь с собой сделает.
Чжао Мэйцзюань побледнела и тут же побежала домой. В тот вечер, когда Цзян Му в девять ещё не появилась в ванной, она постучала в дверь:
— Вода нагрелась, иди мойся скорее.
