Госпожа Тянь, глядя на масляные пятна на одежде, только сильнее утвердилась в своих мыслях: дочь была права.
Эта невестка… её разбаловали до неприличия!
Да она даже ложку не может удержать как следует!
И если сейчас не выучит, что можно, а что нельзя — что же будет потом? Когда она умрёт… Этот дом совсем пойдёт прахом!
Но Госпожа Тянь виду не подала. Спокойно доела свой обед.
Доу Мин, заметив, что свекровь не устроила сцену, облегчённо выдохнула. Сдерживая боль в спине, медленно опустилась в поклон — как и всегда, собираясь удалиться.
Но Госпожа Тянь подняла голову:
— С сегодняшнего дня… Домашние дела оставь. Будешь учиться правилам — со мной.
Затем обратилась к своей личной служанке:
— Поставь госпожу у стены. Пусть постоит, пока сгорят две палочки благовоний. А потом объясни ей, как правильно делать поклон в знак благословения.
Сказав это, она развернула книгу сутр и углубилась в чтение. Ни одного взгляда в сторону Доу Мин.
Служанка свекрови подошла к Доу Мин с маской дежурной улыбки, в которой не было ни капли тепла:
— Госпожа, прошу, следуйте за мной.
Доу Мин с самого начала не была женщиной, способной терпеть без конца.
То, что в последние дни она молчала и сгибалась — было не покорностью, а страхом. Страхом перед тем, что вылезет правда, что её положение пошатнётся. Но теперь… теперь терпению пришёл конец.
Услышав, что её, взрослую женщину из дома с приданым в десятки тысяч лян, собираются учить стоять и кланяться, как служанку, Доу Мин внутри словно лопнула.
Это уже не наставление — это издевательство!
Я ем за свои деньги, одеваюсь на своё, в дом принесла больше, чем весь этот род — кто дал им право?
А Вэй Тиньюй? Он всё видел. Всё знал. И где он?
Сидит в своём кабинете, будто её не существует!
Она приносила ему еду, стучалась, а он — отворачивался.
Слуги за спиной уже хихикают, а он — молчит.
Терпеть дальше? Да ни за что!
Гнев заполнил грудь, раскрасил лицо багрянцем. И, не стесняясь больше ни свекрови, ни слуг, Доу Мин отчеканила:
— Если у вас, матушка, есть претензии — скажите прямо! Зачем всё это фарисейство, эта игра в благородство? На людях улыбка, а в душе яд! Неужели вам не стыдно себя так вести?
Воздух в комнате будто застыл.
Лицо Госпожи Тянь побелело. Она долго молчала, прежде чем выдавить из себя:
— Вот оно как…
Недаром твоя мать, убив первую жену, всё же стала хозяйкой дома.
Ясно теперь, у кого ты училась: драконица родит драконицу, лисица — лису…
Даже мышь своего детёныша в нору научит — а ты вот научилась язвить так, что в дому мороз по коже.
И теперь уже у Доу Мин кровь отхлынула от лица.
Она стояла, как вкопанная.
Мать… Доу… Чжао… убита?
Слова «убила первую жену» ударили, как нож. И не в сердце — в основу её положения, в корни её брака.
В голове у Доу Мин стоял глухой гул, будто внутри всё звенело. Только спустя несколько мгновений она пришла в себя.
Голос её дрожал от ярости, но звучал резко:
— Раз я уже вошла под крышу семьи Вэй, значит, я — жена рода Вэй. То, что вы сейчас говорите, унижает не только меня. Вы бьёте по лицу господина хоу, по лицу самого рода Вэй!
Госпожа Тянь не умела вести споры. Она не была острой на язык, не владела ядовитыми оборотами. Но, сжав губы и помолчав немного, всё-таки выдавила:
— Раз ты знаешь, что невестка, — тогда и живи по правилам дома Вэй.
Если ты думаешь, что, заставив тебя стоять у стены, я унижаю тебя — тогда ты можешь не быть нашей невесткой. Возвращайся в дом отца.
Слова ударили по нервам.
Не быть?!
У Доу Мин всё внутри вскипело. Горечь, обида, ярость — всё готово было вырваться наружу: да уйду! да с торжеством!
Но — слова застряли в горле.
Раньше, она была уверена: если что — можно надавить на Вэй Тиньюя, обернуть всё себе на пользу. А теперь? Теперь он прячется, отвернулся, бросил.
А если это всё — ловушка?
Если они уже решили выставить её прочь?
Доу Мин чуть не захлебнулась злостью, но — проглотила её.
Склонила голову. Молча.
Покорно пошла за служанкой Госпожи Тянь в «комнату отдыха». Встала в угол, прижалась к стене, как велено.
Пол-палочки благовоний — и ноги её уже не держали.
Трясутся, словно подкошенные.
Оглядевшись — слева, справа никого.
Тихо опустилась на маленькую скамеечку у ширмы, стала растирать икры.
И тут — резкий звук.
Она вздрогнула, обернулась — и увидела, как Госпожа Тянь стоит в дверях, глядя на неё с лицом, холодным, как лёд в озере:
— Хм!
Она больше не стала ничего говорить. Только молча выпрямилась — встала у стены, как было велено.
Госпожа Тянь между тем не села — вернулась с деревянной линейкой в руках и отдала её своей служанке:
— Стой здесь и смотри. Если госпожа будет увиливать — бей. От моего имени.
Лицо у служанки было натянутое, словно смятая ткань. Видно, было неловко, но ослушаться она не посмела. Склонив голову, взяла линейку.
Доу Мин сжала зубы. Значит, всё серьёзно.
Прошло ещё пол-палочки благовоний.
Ноги уже не просто ныли — они будто налились свинцом. Каждая минута — как целый час. А потом… низ живота будто подцепило крюком. Потянуло. Тупо. Неотступно.
Она машинально потянулась к рукаву, где прятался красный конверт — тот, что приготовила, чтобы, если уж совсем прижмёт, умаслить служанку. Но пальцы, нащупав его, сжались — и отнялись.
Подлизываться к прислуге?
Нет. Ни за что. Лучше уж упасть насмерть.
Она глубоко вдохнула. Глаза щипало. Лоб покрылся потом.
Стерплю. Выстою. Выдюжу.
Но…
Боль не утихала. Наоборот — накатывала волнами.
А потом — жидкое тепло. Что-то потекло вниз по ногам.
Доу Мин похолодела.
Что это… месячные?..
Эта мысль мелькнула — и в тот же миг мир покачнулся.
Глаза заволокло.
Чёрное. Пустое.
Ноги подкосились — и она рухнула на пол.
