— Думаю… пора просить о пожаловании титула для старшего внука, — сказал Ван Юньян, глядя на супругу. — Иначе этот беспорядок в доме никогда не закончится. Старшие и младшие путаются в иерархии, братья превращаются во врагов, а всё семейство — как котёл, в котором закипела каша. Даже если мы и не попросим пожалования, пока Гу Юй жив — там, на той стороне, всё равно не будет покоя. Но Гу Юю уже семнадцать. Если он и сейчас не способен отстоять своё — такой внук нам в наследниках ни к чему.
Просьба о пожаловании старшему внуку автоматически означала закрепление за ним наследственного титула.
Преимущество — в том, что это раз и навсегда определяло порядок наследования. Но и расплата была немалой: такой наследник становился мишенью — особенно для тех, кто питал надежды на власть.
В первую очередь — для мачехи Гу Юя. Потеряв последнюю надежду, она могла пуститься в самые жестокие уловки.
Супруга Ван Юньян, ещё с девичества отличавшаяся кротким и покладистым нравом, став женой, и вовсе стала тенью своего мужа. Ведь в сердце его всегда жила первая супруга — госпожа Сун, с которой он сочетался в юности. Зная это, нынешняя госпожа всегда во всём уступала, всё принимала без спора. Даже понимая, как не по сердцу невестке Гу Юй, сама она молчала. Раз уж Ван Юньян не высказывался — ей тоже не пристало.
Лишь изредка, тайком, она передавала внуку немного серебра.
Но… у Гу Юя как раз не было нужды в деньгах. А потому и с домочадцами отношения у него не ладились — никто не чувствовал, что он в чём-то нуждается.
Услышав, что муж собирается просить титул для Гу Юя, госпожа супруга вана Юньян лишь кротко кивнула:
— Хорошо. Как скажете.
Ван Юньян невольно вздохнул.
«Моя жена слишком мягкая», — подумал он. — «А ведь это не так просто — управлять домом, это не то же самое, что торговать шёлком. Если бы она могла быть более решительной и управлять всем поместьем, разве я позволил бы своей невестке так себя вести?»
Мысли незаметно скользнули к покойной госпоже Сун.
Если бы она была жива… всё было бы иначе. Дом стоял бы крепко, как скала, и никто бы не осмелился пошатнуть порядок. Но вот уже почти сорок лет, как её не стало. Он и сам — на седьмом десятке, давно пора подумать о делах посмертных.
Он хотел бы быть похороненным с ней, рядом, в одной усыпальнице.
Но все его сыновья — от второй жены. Даже если он сам всё пропишет в завещании, кто даст гарантию, что его воля будет исполнена? Как только он закроет глаза — они поступят, как им выгодно. А то и вовсе поднимут дело до самого трона.
Нет. Тут нужна поддержка семьи Сун.
Сун Ичунь? Исключено. Этот не способен даже себя удержать на ногах.
Только Сун Мо. На него можно положиться.
А ещё — дело с браком Гу Юя. Тут нужна умная, властная старшая невестка. Такая, что смогла бы усмирить и будущую хозяйку, и весь внутренний двор.
Лежа в постели, он наблюдал, как свет медленно пробивается сквозь ставни, и солнце начинает свой путь вверх.
Только тогда он нехотя поднялся, велел слуге подать одежды, а затем — чернила и бумагу.
— Отнеси это письмо с поклоном господину Сун Мо, — приказал он. — Передай, что хочу видеть его у себя. Надо кое-что обсудить.
Слуга с готовностью поклонился и поспешил с письмом. Однако не успел пройти и половины чайного времени, как уже вернулся… не один, а с самим Сун Мо позади.
Ван Юньян изумлённо приподнял брови, а затем рассмеялся:
— Вот уж впрямь — стоит только вспомнить про Цао Цао, как он тут как тут. Ты, должно быть, к Гу Юю пришёл?
К ван Юньяну Сун Мо тёплых чувств не питал. Во-первых, старик за свою жизнь ничем не прославился. Во-вторых — и это главное — в делах, касающихся Гу Юя, он никогда не проявлял твёрдости. Его поведение то и дело скатывалось в угодничество и безынициативность.
Обычно Сун Мо, из уважения к давним связям между семьями, исполнял лишь вежливость — кланялся, как подобает младшему. Не более.
— Услышал, что Гу Юй вернулся, — ответил он вежливо. — Потому и зашёл — повидать.
Пара дежурных слов — не более. Обычно после такого ван Юньян просто кивал и отпускал его дальше. Но сегодня задержал:
— Когда навестишь Гу Юя — зайди ко мне. Есть разговор.
Сун Мо сразу почуял — тут дело нечисто. Если Ван Юньян зовёт сам, да ещё не в общем зале, а к себе — значит, затея у него явно не из приятных.
Тем не менее, он с лёгкой улыбкой кивнул, склонился в учтивом поклоне и прошёл к покоям Гу Юя.
А тот как раз раскинулся на тёплом кане у окна — словно поверженный полководец, раскинувший руки и ноги, не видящий в жизни ни вкуса, ни смысла. Несколько слуг, что постоянно были при нём, в страхе стояли на коленях у края ложа. Один косясь на другого, все молчали, словно язык проглотили.
После вчерашней ночи… в доме царил настоящий переполох. Даже вспоминать было страшно.
Они и сейчас дрожали — то ли от холода, то ли от мыслей о том, как всё могло обернуться, если бы кто-то один допустил ошибку.
Когда за занавесью раздался голос маленькой служанки:
— Господин наследник из дома гуна Ин пожаловал! —
её испуганное лепетание вдруг прозвучало для всех в комнате как музыка небес. Маленькие слуги чуть не подпрыгнули от радости.
А Гу Юй — будто подброшенный невидимой пружиной — рывком сел на лежанке.
А вслед за этим раздался ясный, чуть насмешливый голос:
— Ну и что это ты всё ещё валяешься в постели?
С этими словами Сун Мо откинул занавесь и вошёл в комнату.
Гу Юй сразу надулся и с упрямым видом снова рухнул на спину.
— Что опять за дурной нрав? — не обращая на это внимания, сказал Сун Мо. Он велел слугам, всё ещё стоявшим на коленях: — Идите, принесите воды. Помогите господину умыться и причесаться.
— Я всю ночь не спал! — огрызнулся Гу Юй, словно обиженный ребёнок, вытянув шею.
— Знаю, — невозмутимо ответил Сун Мо. — Слышал, что ты одержал большую победу. Что ж, не спалось от восторга?
Победа эта, если сказать правду, не была чистой. В пылу ссоры он даже имя покойной матери упомянул. Лишь тогда отец наконец с гневом взглянул на мачеху — да и то, скорее от смущения, чем от справедливости.
Щёки Гу Юя вспыхнули — стыдно было до зуда в ушах.
Сун Мо тяжело вздохнул и мягко спросил:
— Вернулся из Ляодуна… почему не зашёл ко мне?
— Дома всё вверх дном… не до того было, — пробормотал Гу Юй, и в голосе его уже звучало раскаяние. Надо было прийти… если бы только знал, что Яньтан тоже думает о нём…
Сун Мо ничего не сказал.
А Гу Юй, вдруг смягчившись, покорно позволил слугам подать таз с водой, вымыть лицо, принести гребень — и, как послушный младший, спокойно перенёс всё утреннее умывание.
Когда умывание и причёсывание были окончены, Гу Юй без церемоний плюхнулся рядом с Сун Мо на край лежанки и с усердием заговорил:
— Яньтан, ты позавтракал уже? У нас теперь новый повар, отличную лапшу делает! Хочешь, велю ему сварить тебе миску?
— Я уже ел, — с улыбкой ответил Сун Мо. — А ты, если чего хочется — просто скажи, пусть готовят. Себя не обделяй.
Гу Юй никогда с ним не стеснялся. Тут же, подняв голос, скомандовал слуге:
— Скажи повару, пусть сразу варит мне лапшу. С мясом!
Как будто отец, к старшему сыну зашёл, сообщить, что у него младший брат появится 👶