Не будем пока говорить о том, как Сун Мо притворялся великодушным перед Доу Чжао. Скажем только, что, когда Ма Юмин проснулся, обнаружив себя в незнакомой боковой комнате, он пришёл в страшное замешательство. Не обращая внимания на то, как тяжела у него голова, он одним прыжком вскочил с постели и закричал, зовя своего личного слугу.
Слуга сразу же вошёл, неся в руках таз с водой для умывания, и с улыбкой сказал:
— Барин, вы проснулись! Вчера вы пили до упаду с наследником гуна Ин и несколькими его шуринами. Старший брат Чэнь Хэ разместил вас отдохнуть в этой гостевой комнате. Я всю ночь сидел у вас на страже, а вы даже пропустили, как новобрачные поклонились друг другу и вошли в брачную комнату. Сейчас новый зять семьи Чжао как раз проходит обряд признания родни в главном зале — наследник и его супруга тоже там. Хотите умыться и сразу пойти туда? Или, может, сначала пообедаете, а уж потом навестите господина Чжао и вернётесь вместе с наследником?
Он при этом цокнул языком и добавил:
— И всё же — шурины наследника ещё совсем молоды, а уже смогли тягаться с вами за столом. Вот это да!
Кто из личной гвардии не знал, что заместитель генерала Ма Юмин из лагеря Шэньшу воинского подразделения с огнестрельным оружием, — человек с поистине бездонной глоткой!
Услышав это, Ма Юмин побледнел:
— Я…. вчера напился?
Слуга кивнул, выжал горячее полотенце и подал ему.
Ма Юмин схватил тряпку, кое-как вытер лицо. Выражение его лица тревожно дрогнуло:
— Значит, я и правда напился… Я ничего… э-э…. странного не наговорил?
Слуга задумался, потом сказал:
— Вас привёл старший брат Чэнь Хэ. А вы всё твердили: «Наследник, не уходите, я каждое слово говорю от души. Я ведь всей своей жизнью на вас поставил…» Дело показалось мне важным, я не стал звать других слуг, сам остался сторожить у двери. Больше никто и не заходил. Вы вскоре уснули и до самого утра ни звука не издали.
Пропал я…
Вот что значит — если на душе неспокойно, пить нельзя. Не только опьянел быстрее обычного, так ещё и начал нести, что попало…
На душе у него стало совсем холодно. Он и сам понимал — слишком глубоко затаил свои тревоги, не было рядом никого, с кем можно было бы поговорить по душам. Вот и напился — и язык сам собой развязался, начал нести всякую чушь…
Вино губит дела… Древние не обманули!
Ма Юмин горько усмехнулся.
И ведь самое досадное — он абсолютно не помнил, что наговорил Сун Яньтану.
Он несколько раз прошёлся по комнате и велел слуге:
— Пока остановимся в этой флигельной комнате. Если кто другой будет спрашивать — скажи, что я с похмелья ещё не отошёл. А если спросит наследник гуна Ин — передай, что я жду его здесь, в флигеле.
Если он и правда выложил Сун Яньтану всё, что на сердце, тот должен был бы уже прийти к нему.
Слуга с поклоном согласился и принялся помогать Ма Юмину умываться и приводить себя в порядок.
А тем временем Сун Мо с улыбкой как ни в чём не бывало приветствовал своего новоиспечённого свояка.
Сун Янь покраснел до ушей и с неловкостью пробормотал:
— Приветствую, господин наследник…
Сун Мо рассмеялся:
— Ой, ну что вы, не стоит, чтобы зять моей сестры так меня называл! Зовите меня просто Яньтан или, если угодно, «младший свояк».
Стоявшая рядом с Сун Янем Чжао Чжанжу покраснела и украдкой взглянула на Сун Мо.
В глазах Чжао Сы мелькнула лёгкая улыбка.
Сун Янь всё же не решился звать его «младшим свояком» — смущённо пробормотал:
— Яньтан…
Поклонившись, он прошёл внутрь, куда его повели к западной стороне зала, чтобы поклониться госпоже Чжао и прочим дамам.
Все взгляды тут же скользнули вслед за Сун Янем, устремившись к западной стороне зала.
А Сун Мо тем временем опустил ресницы, размышляя о словах Ма Юмина.
Из трёх батальонов стражи Цзиньву и двадцати двух отрядов лагеря Шэньшу стоял на первом месте. Ма Юмин, не достигнув и середины двадцатых, уже занял пост заместителя командира лагеря Шэньшу. Помимо знатного происхождения, за ним прочно закрепилась репутация одного из самых способных офицеров.
Кто мог иметь достаточно влияния, чтобы «подложить ему свинью»?
И за что с ним враждовать?
В мыслях у него всплыл Цзян И.
В своё время именно Ма Юмин познакомил его с Цзян И. И тоже он просил, чтобы Сун Мо перевёл Цзян И в управление столичной стражи. Это говорило о многом — значит, отношения между ними были достаточно близкими. А внутри лагеря Шэньшу их, скорее всего, считали заодно.
Теперь же и Цзян И, и Ма Юмин чувствовали себя в лагере Шэньшу как на иголках — значит, дело касалось куда более серьёзного: внутренней борьбы между фракциями. Если он теперь ещё и поддержит Ма Юмина, почти наверняка окажется втянут в эти разборки.
Но… Ма Юмин был ему другом. И этот долг он должен был вернуть.
Всё бы ничего, да только он — человек из стражи Цзиньву, столичной стражи. Вмешиваться в дела другого подразделения — в армии за такое не прощают.
Сун Мо понимал: в последние дни он и так оказался на виду — слишком часто был на слуху, слишком многое у него получалось. Люди завидовали, злились, мечтали поскорее увидеть, как он оступится и рухнет.
Но если он действительно намерен силой задавить влияние собственного отца, тогда у него не должно быть ни слабости, ни страха. Он должен быть настолько сильным, чтобы одним своим именем внушать ужас. Чтобы никто не смел тронуть его без оглядки. Чтобы даже за спиной только и говорили — «опасно связываться».
Только так он сможет стоять непоколебимо.
Сейчас, если он с поднятым флагом вмешается в дела лагеря Шэньшу, это только вызовет недовольство у местных «влиятельных старших». Если бы дело касалось только его самого — он бы не колебался. Но когда на кону благополучие друга — тут уже нельзя поступать сгоряча.
Вчера вечером он был слишком поглощён разговором с Доу Чжао и так и не успел как следует всё обдумать.
Сун Мо тихо велел Чэнь Хэ:
— Сходи к Ду Вэю и скажи, пусть проверит: сколько «гор» (фракций) сейчас в лагере Шэньшу?
Предупреждён — значит вооружён. Лишняя информация не помешает.
Чэнь Хэ, ничем себя не выдав, бесшумно вышел из зала.
Сун Мо же продолжал с лёгкой улыбкой смотреть в ту же сторону, куда была обращена вся компания — на западную часть зала.
Ма Юмин ждал, пока они с Сун Мо покинут переулок Юйцяо, но тот так и не заговорил о вчерашнем.
Лицо Ма Юмина побледнело.
Как он мог забыть об этом?
Вчера он был пьян. Если даже не выложил всей правды, была ещё одна возможность — Сун Яньтан мог решить, что всё сказанное было лишь пьяным бредом, и просто сделал вид, будто ничего не произошло, чтобы замять дело и спустить его на тормозах.
Но… Ма Юмин был уверен — в Сун Яньтане он не ошибся.
