Господин Ван колебался. Лицо у него было закрытое, как у человека, стоящего у последней черты. Но в конце концов… он взял яшму. Не сразу. Медленно. Как будто сам боялся того, что это значит.
Тогда учёный спокойно добавил:
— Когда всё свершится — место в Нэйгэ, Великом секретариате, титул дасян, первого министра — в пределах досягаемости.
Господин Ван молчал. Не возразил. Не подтвердил. Но и не прогнал.
Учёный, не добившись ответа, почтительно поклонился и вышел.
— А я, — голос Цзян И стал тише, — весь окаменел от страха. Руки, ноги — всё словно отнялось. Сидел как во сне. Только когда в комнате снова стало пусто, я, еле дыша, сполз вниз, выскользнул через заднюю дверь и потом уже, обойдя снаружи, нарочно вошёл с парадного входа, будто только что пришёл с улицы…
— Потом, — продолжил Цзян И, голос его стал глуше, будто слова давались с трудом, — я стал всё чаще замечать странности. Подарки, что принц Ляо присылал господину Вану, были в разы щедрее, чем те, что получали другие командующие отдельных военных частей в других вэйсо.
Тогда я ещё думал — может, просто отношения у них ближе. Но…
Он на мгновение замолчал, потом наклонился ближе к столу:
— Однажды услышал, как в доме Вана две старшие, служанки-экономки за спиной перешёптывались, насмешливо обсуждали новую наложницу, которую недавно привёл господин Ван. Говорили, что она, хоть и дивной красоты, а чуть ей кинешь кусок тушёной свинины — уже радуется, благодарит. Любимая её еда — острый квашеный дайкон с рисом…
Цзян И усмехнулся криво, с горечью:
— Всё это звучит как пустяки… но, когда складываешь вместе — одно к другому — вдруг становится страшно.
Он поднял глаза на Сун Мо. В них — тяжёлое чувство вины.
— Господин Ван дал мне шанс. Когда я был никем, он вытащил меня из общей массы, доверил должность, дал возможность расти. По всем понятиям, я должен идти с ним до конца. Таков путь подчинённого.
— Но… — голос его задрожал, — у меня есть дед с бабкой. Есть дяди, есть младшие братья. Целая семья. Если я иду на верную гибель — иду сам. Но как я могу тянуть за собой всех?
Он говорил всё тише, но от этого — только искреннее.
— Я… — Цзян И бросил извиняющийся взгляд на Ма Юмина, — я правда не знал, что делать. Долго думал. Взвешивал. В конце концов… не придумал ничего лучше, чем пойти к брату Ма. А кто знал… что наследник отнесётся ко мне с таким вниманием?
Он чуть склонился, в лице — глубокая вина:
— Наследник не только согласился перевести меня в стражу Учэн, но и сразу назначил командиром десятка. А я…
Он на мгновение запнулся, будто что-то застряло в горле:
— Я видел, как вы с Гу Юйем близки. А Гу Юй в последнее время то и дело бывает то в Запретном дворце, то в Ляодуне. Я… я хотел было сказать, просто предостеречь… но боялся, что вы решите, будто я лезу не в своё дело. Потому и молчал. Только… время от времени нарочно прохаживался мимо, надеясь, что, может, удастся хотя бы пару слов перекинуться…
Ма Юмин слушал, не перебивая. А затем — резко насторожился.
Ляодун…
Гу Юй…
И — та самая наложница у Ван Сюя, которую за глаза обсуждали служанки… Любит острое, ест с аппетитом свинину с прожилками…
— Гаоли[1], — вдруг пронеслось у него в голове. — Женщина из Гаоли.
Гаоли — то есть Корё. Страна, примыкающая к Ляодуну.
Выходит, Ван Сюй взял к себе наложницу с чужеземными корнями? И не просто так?
В глазах Ма Юминя промелькнула тревога. Он медленно обернулся к Сун Мо.
А тот спокойно, даже лениво, держал чайную чашку, сдвинув крышку и лёгким движением отгоняя листочки, плавающие на поверхности чашки. Ни один мускул на лице не дрогнул. Он выглядел полностью сосредоточенным… на чае.
И всё же Ма Юмин понял: наследник уже всё просчитал.
Лицо Сун Мо оставалось безмятежным. Он выглядел спокойным, как ясная вода, а голос был тёплым, мягким, словно в беседе не касались опаснейших глубин:
— Благодарю тебя, Цзян И, за такую заботу. Я сам лишь недавно узнал об этом и хотел поговорить с тобой с глазу на глаз. Несколько раз посылал людей — но каждый раз ты будто ускользал. Так я и заметил странности в твоём поведении.
Он слегка улыбнулся, взглянув на молодого офицера.
— Но раз уж разговор дошёл до этой точки… Мы, пожалуй, и без слов всё понимаем. Однако раз уж брат Ма поднял этот вопрос, я не могу не повторить его вслух. Спрошу тебя прямо — как ты смотришь на принца Ляо … и на наследного принца?
Слова ещё не успели замереть в воздухе, как Цзян И вскочил — столь резко, что круглый стул позади него чуть не опрокинулся.
— Наследник! — он крепко сжал кулак у груди и низко поклонился, — в нашем роду, в доме Цзяней, испокон веков лишь кровь преданности текла! От первого до последнего — ни один не стал бы предателем! Мы — верноподданные. Иными быть не можем!
Сун Мо кивнул с лёгкой улыбкой, взгляд — уверенный, одобрительный. Он жестом пригласил его вновь сесть. Затем взял винную чарку и, не дожидаясь слуг, лично налил по чаше себе, Ма Юмину и Цзян И.
После этого он поднялся, держа в ладони тёплую чашу с янтарным вином, и голос его стал твёрдым, как закалённая сталь, но ясным, словно весенний звон меча:
— Брат Ма. Цзян И. Сегодня мы сидим здесь — не как подчинённые, а как мужчины, выбравшие путь. Отныне — «в беде и в счастье вместе, в жизни и в смерти опора друг другу». Выпьем же эту чашу.
Он поднял чарку.
Ма Юмин и Цзян И, не раздумывая, поднялись следом и вместе с ним осушили вино — до последней капли.
Ма Юмин и Цзян И встали, не скрывая волнения. Сдержанно, но твёрдо, они подняли чаши, лёгким жестом чокнулись с Сун Мо — и осушили до дна, не раздумывая ни мгновения.
Сун Мо взглянул на них с лёгкой, тёплой улыбкой. В его глазах светилась не только благодарность, но и тихая уверенность: выбор сделан правильно.
Все трое вновь сели.
Сун Мо отставил пустую чашу, и неспешно начал излагать то, что прежде говорил только Доу Чжао — о значении лагеря Шэньшу, о расстановке сил, о том, как это подразделение является ключевым узлом, через который может начаться либо крушение, либо спасение империи.
И теперь — в отличие от прежнего непонимания, робких догадок и тревожных предположений — Ма Юмин и Цзян И словно прозрели. Глаза обоих вспыхнули, как у солдат, которым вдруг показали поле боя целиком, а не только грязь под ногами.
[1] Гаоли (高丽) — историческое название древнего корейского государства, существовавшего с X по XIV век на территории современной Кореи. В китайских текстах времён династии Мин Гаоли часто упоминается как иноземное царство, известное поставками экзотических товаров и наложниц ко двору. Считалось вассалом Китая, хотя фактически обладало значительной самостоятельностью.
