Вэй Тинчжэнь, заметив, как замешкался её брат, поняла, что дело плохо.
Не дожидаясь, пока тот откроет рот, она тут же вмешалась, перебивая:
— Почтенная госпожа, вы, простите, уж очень резко сказали. Как это — мы, дескать, плохо обращаемся с Доу Мин?
Пятая госпожа сделала лёгкий жест рукой, мягко давая понять Вэй Тинчжэнь, чтобы та больше не перебивала. Затем повернулась к ней с вежливой, но твёрдой интонацией:
— Большая госпожа, ведь недаром говорят: «Удобна ли обувь — знает только нога». Мы хоть и не близкие, но всё же от души желаем этой паре мира и согласия. Давайте послушаем, что скажет сам господин хоу.
Со стороны Доу Мин донёсся сдерживаемый всхлип. Она приподняла голову, вся в слезах, и с отчаянной тоской посмотрела на Вэй Тиньюя — её взгляд, полный боли и невысказанной обиды, был словно увядший осенний цветок, всё ещё трепещущий на ветру.
Вэй Тиньюй в тот же миг покраснел до корней волос, не в силах выдержать её взгляда, и поспешно отвёл глаза. Промямлил:
— Я…. я…. я не имею ничего против Мин`эр…
Он и половину фразы не договорил, как ощутил на себе острый, словно клинок, взгляд сестры. А потом — перед мысленным взором сразу возникла болезненно бледная мать, лежащая в постели. Всё смешалось, загудело в голове, и он продолжил, уже сбивчиво:
— Просто… просто её матушка — человек дурного нрава. Как говорится, с кем поведёшься — от того и наберёшься… Мин`эр слишком часто бегала к ней, а мы сколько ни увещевали — всё бесполезно. Вот и пришлось… вот и приняли такое решение. Не потому, что хотим мучить Мин`эр… Просто она — непослушна…
В комнате повисла ошеломлённая тишина.
Пятая госпожа переглянулась с госпожой Гао — выражения на их лицах были смесью удивления и напряжённой оценки.
Если уж на, то пошло — обвинение было не без основания.
С этой стороны поведение Доу Мин действительно можно было бы поставить под сомнение.
Но ведь они сюда пришли не выслушивать претензии, а защищать честь Мин`эр.
И если сейчас позволить Вэй Тиньюю так просто увести разговор в нужную сторону — вся инициатива будет потеряна.
Поэтому, пусть и против воли, пятая госпожа возразила:
— Господин хоу, так говорить — непозволительно!
Дети — не судьи родителей. Даже сын не должен на людях обсуждать отца, а вы — зять — как можете так вольно и легкомысленно судить тёщу?
Она сделала паузу, голос её стал более твёрдым:
— К тому же, что значит — «дурной нрав»? Эти слова тоже неубедительны.
Я, между прочим, с вашей тёщей прожила под одной крышей больше десяти лет, и, кроме как в том, что она не слишком любит светские собрания, предъявить ей, по правде сказать, и нечего.
— Пятая тётушка! — Внезапно раздался звонкий, натянутый до предела голос Доу Мин.
Она резко перебила пятую госпожу, стремительно поднялась, глаза налились слезами, но в них уже горело не отчаяние, а ярость.
Она уставилась прямо на Вэй Тиньюя, её голос прозвучал резко и колко:
— Господин хоу ведь не о человеке судит, а о происхождении — вам просто неприятно, что моя мать была наложницей, ставшей впоследствии официальной женой! Раз так — вот сейчас, при всех, при обеих сторонах родни, давайте всё и разберём начистоту!
Она повернулась, сдерживая слёзы, к пятой госпоже, взгляд её на мгновение стал мягче:
— Моя мать и правда была наложницей, но это было при живой первой жене. После смерти жены — а прошло уже более года, — мать была официально возведена в статус жены, и всё это было оформлено с согласия старшего дяди Чжао. Более того, по его настоянию половина имущества рода западного Доу была передана моей старшей сестре в приданое. Всё это задокументировано в уездном ямэне, с печатями и подписями — каждое слово можно подтвердить.
Она стояла прямо, спина выпрямлена, голос не дрожал. В глазах — твердость, как у человека, защищающего честь не только матери, но и свою собственную.
— Ты говоришь, что у моей матери дурной нрав? Тогда скажи — в чём конкретно она провинилась, что ты, как младший по положению, считаешь возможным так её оскорблять?
Не успела Доу Мин договорить, как Вэй Тинчжэнь со злостью плюнула ей прямо в лицо.
— Ещё смеешь говорить?! — прошипела она. — А как ты вообще в наш дом попала, ты забыла? Мы — не забыли. Вся семья Вэй помнит это очень хорошо!
Кровь мгновенно отхлынула от лица Доу Мин, оставив его совершенно бледным, словно вырезанным из фарфора.
Она, едва сдерживая рыдания, посмотрела на Вэй Тиньюя и с надрывом прошептала:
— А ты, господин хоу… ты тоже так думаешь?
Она всё же не переступила черту. Хоть сердце её было разбито, она не стала рассказывать перед всеми, как он сам, ещё до брака, тайком договаривался с ней о встрече в храме Дасянго— не стала ронять и последнюю каплю достоинства, надеясь сохранить хоть тень былой близости, ту единственную ниточку, что связывала их как мужа и жену.
Вэй Тиньюй от стыда покраснел до ушей, словно его ударили по лицу.
Он разъярённо сверкнул глазами на сестру, потом поспешно повернулся к Доу Мин. В голосе его зазвучало что-то мягкое, почти раскаявшееся:
— Нет… Ничего подобного. Эта свадьба… она ведь была моим собственным решением, я сам хотел этого. Никто меня не заставлял.
Вэй Тинчжэнь зашипела от ярости, стиснув зубы так, будто могла ими кость перекусить. Вскочив со своего места, она резко вскинула подбородок:
— Раз ты вышла замуж в семью Вэй, то с этого дня ты — человек из рода Вэй! Если бы твоя мать была просто наложницей, возведённой в жёны, и это признали бы уважаемые старшие рода Доу, мы бы и слова не сказали — проглотили бы эту обиду молча, ради семьи. Но кто она такая, твоя мать?!
— Она в дом Доу вошла только в последнем зимнем месяце, а в мае уже родила тебя! — выплюнула Вэй Тинчжэнь, словно проклятие. — Это что за расчёт? Что за мерзость?!
С этими словами она вновь плюнула на пол, как будто отвращение переполнило её.
— Думаешь, почему твоя старшая сестра получила половину имущества рода западного Доу, а тебе в приданое выдали всего двадцать тысяч лянов серебром? Ты не понимаешь? Так я тебе объясню по-человечески: ты — даже не дочь наложницы. Ты — внебрачное отродье!
Она протянула руку, указывая на присутствующих женщин из семей Доу и Ван:
— Вот все твои родственники здесь! Если не веришь мне — спроси у них, пусть они скажут, хоть одно слово я соврала?!
— Это только потому, что мой брат добрый и глупый, он терпит и молчит, зажимает нос и живёт с тобой под одной крышей. А ты? Ты не просто неблагодарная — ты чуть не погубила его кровь!
— Когда тебя попросили подчиниться и соблюдать правила дома свекрови, ты что сделала? Ты намеренно довела себя до выкидыша! Ты знала, что мой брат — единственный сын в роду за два поколения, и всё равно погубила ребёнка! Разве ты не хотела, чтобы род Вэй прервался на нём?
Её слова были словно острые лезвия, без пощады вонзившиеся в сердца всех женщин из семейств Доу и Ван.
В комнате воцарилась мертвая тишина.
А Доу Мин задрожала, как осенний лист на ветру, готовый сорваться в любую секунду.
— Ты… ты лжёшь! — закричала она, голос её сорвался на крик, пронзительный и срывающийся от отчаяния.
— Моя мать — не такая! Ты просто не можешь вынести, чтобы мы с господином хоу были хоть немного счастливы! Тебе невыносима сама мысль, что у нас могла быть любовь — и ты лепишь ложь, чтобы очернить меня!
— Чего ты добиваешься?! Почему ты всё время смотришь на меня с ненавистью?!
Что я сделала не так?! Чем я провинилась перед вашей семьёй?!
Она вскинула голову, слёзы катились по её щекам, голос дрожал, но с каждым словом становился всё более надрывным, почти безумным:
— Когда господин хоу остался без должности, это я пошла к своему деду — и выпрашивала для него место! Когда твоя мать слегла в постель, я отдала часть собственного приданого, лучшие лекарства — ей, не себе! Когда у твоей свекрови был день рождения, я за свой счёт заказала подарки, с позором для себя, но — чтобы тебе было не стыдно перед роднёй!
— И этого всё мало?!
Она отчаянно смотрела на Вэй Тиньюя, глаза блестели от слёз, тело её, исхудалое после болезни, едва держалось на ногах — как будто при малейшем ветре она могла рухнуть прямо здесь.
