Неужели и в этой жизни Гу Юй, как и в прошлой, возьмёт в жёны одиннадцатую госпожу из дома Ёнъэнь бо?
Доу Чжао на миг замолчала.
Гу Юй не просто был недоволен госпожой Фэн — он, можно сказать, питал к ней отвращение.
Госпожа Фэн была внучкой младшего брата Ёнъэнь бо. В прежней жизни Доу Чжао её никогда не видела, лишь слышала, что внешность у неё самая заурядная, характер — робкий, а повадки — туповатые.
На второй год после восшествия принца Ляо на трон Гу Юй развёлся с ней под предлогом бездетности.
Барышня Фэн повесилась в фамильном храме рода Фэн.
Когда семья готовила её тело к погребению, оказалось, что барышня Фэн до самой смерти оставалась девицей.
Род Фэн подал жалобу, и дело дошло до дворцовой палаты.
Принц Ляо, разумеется, поддержал Гу Юя, заявив, будто барышня Фэн посредственна и недостойна быть супругой вана Юньян. В итоге семья Фэн не только не добились справедливости — сам Ёнъэнь бо был лишён жалованья на два года. А вскоре старый Ёнъэнь бо и вовсе скончался от болезни.
Дом Фэн тем самым потерял благоволение императорского двора и стремительно пришёл в упадок: с первого ранга бо он скатился до третьего.
А Гу Юй, тем временем, получил брак по указу принца Ляо и вскоре женился на старшей дочери от главной жены — госпоже Чжоу из дома хоу Аньлу.
Эту барышню Чжоу Доу Чжао как раз видела: красивая, утончённая, прекрасно владела каллиграфией и живописью. После смерти Юньян бо отца Гу Юя разразился скандал — его уличили в разврате в период траура. В результате титул Юньян бо перешёл сразу к Гу Юю, минуя отца, и в доме Гу воцарился беспорядок. Но несмотря на это, барышня Чжоу сумела удержать внутреннее управление в резиденции под контролем — в столичных кругах среди знати все говорили, что Юньян-бо повезло с добродетельной супругой.
Однако странность заключалась в том, что отношения между Гу Юем и этой барышней Чжоу были предельно холодными.
Он вовсе съехал из резиденции Юньян бо и поселился по соседству с Сун Мо. У Сун Мо внутренний двор был полон красавиц, а у Гу Юя — толпы наложниц. У Сун Мо не было детей, а вот Гу Юй то и дело производил на свет очередного внебрачного сына или дочь и отправлял их в резиденцию Юньян бо, чтобы госпожа Чжоу взялась за их воспитание. Говорили, что этих детей у него было так много, что, вернувшись на Новый год в дом для поминовения предков, он даже не узнал собственного старшего бастарда.
На какое-то время он и Сун Мо стали чуть ли не живым украшением столичной жизни.
Неужели и в этой жизни он снова пойдёт по стопам своей прежней судьбы?
Доу Чжао задумалась, затем сказала:
— Раз уж Гу Юй не слишком доволен, может, поможешь ему? Не стоит ставить его в неловкое положение.
Сун Мо издал удивлённый смешок:
— Разве ты не говорила, что больше никогда не станешь сватать кого бы то ни было? А теперь вдруг стала заботиться о делах Гу Юя?
Доу Чжао смутилась и, оправдываясь, пробормотала:
— Его ни бабушка не жалеет, ни дядя не любит… Мне просто жаль, что некому о нём подумать. Брак — дело всей жизни. Если жить с человеком без любви — в конце концов счастья не будет…
Сун Мо оживился. Подался ближе, заглянул ей в лицо и с лёгкой усмешкой спросил:
— Значит, ты считаешь, что брак — это на всю жизнь?
Пока он говорил, рука его будто сама собой потянулась и мягко коснулась её лица. Этот жест был столь нежным, столь двусмысленным, что служанка Ганьлу, стоявшая в углу, моментально покраснела и поспешила выйти.
Доу Чжао отодвинула его руку и с лёгким укором сказала:
— Опять балуешься? Всю ночь пробыл во дворце, тебе что, спина и поясница не болят? А ну-ка иди умойся, я пока плечи тебе разомну!
Сун Мо ослепительно улыбнулся, громко ответил: — Слушаюсь! — и ушёл в пристройку умываться.
Доу Чжао не удержалась и, улыбаясь, покачала головой.
Иногда Сун Мо был серьёзнее её — прожившей две жизни, а иногда становился как ребёнок — такой наивный, такой смешной.
С тех пор как он как-то вернулся с ночного дежурства во дворце и пожаловался, что лежанка там слишком жёсткая и у него всё ломит, она уже знала, что он просто капризничает. Но всё равно пожалела его и сделала массаж. С тех пор после каждой ночи в дежурных покоях он непременно жаловался на боли в спине и пояснице.
Сун Мо вернулся быстро, на нём была лишь лёгкая домашняя одежда. Он лёг на кан, а Доу Чжао села рядом и начала массировать ему спину.
Как и прежде, она едва успела сделать несколько движений, как он тут же остановил её:
— Это ведь тяжело, тут сила нужна. Вот родишь — тогда уж как следует меня промнёшь. А пока… мы ведь два дня не виделись — давай лучше просто поговорим?
Доу Чжао, вспомнив, в каком он был настроении, когда вернулся, с улыбкой сказала:
— Я ведь сама знаю, на что способна. Устану — тогда и остановлюсь. — И продолжила аккуратно массировать ему спину.
Но Сун Мо, казалось, всё же не мог расслабиться. Он повернулся и, взяв её за руку, потянул к себе, будто прося полежать рядом.
Доу Чжао, видя, что ему и вправду не до слов, послушно легла к нему в объятия.
Сун Мо молчал. Лишь рассеянно играл прядями её волос, то и дело запуская пальцы в сложную причёску и окончательно расплетая аккуратный узел.
Похоже, дело и впрямь серьёзное…
Доу Чжао стала ещё нежнее и внимательнее. Не торопясь, мягко, с осторожными намёками, стала расспрашивать, что случилось за эти два дня в дворце.
Сун Мо поначалу колебался — не хотел её тревожить. Но, подумав, всё же решил рассказать о деле, связанном с Доу Мин.
— Незаконнорождённый ребёнок? — Доу Чжао была удивлена. — После того как они ушли из дома Вэй, шестая тётушка с сестрой Цзин приходили ко мне, рассказали, как всё было. Но об этом… не упомянули. Наверное, побоялись, что мне станет неловко.
Она на мгновение замолчала, затем с тревогой продолжила:
— Хоть это и удар по репутации Доу Мин, но отец ведь тоже под ударом. Ему не избежать упрёков. Я волнуюсь — как он сейчас? Завтра навести его, ладно? Вы с отцом можете спокойно поговорить, а если пойду я… боюсь, снова всё закончится ссорой.
Сун Мо усмехнулся:
— Не переживай. В этой истории и ты, и тесть стали скорее жертвами. А вот пятому дяде досталось по полной. Ханьлиньские учёные из Академии ополчились на него — говорят, что он ослеплён жаждой выгоды, что даже родного старшего брата по клану готов был подставить.
Пошли слухи, будто всё это — проделка старшей госпожи, а пятый дядя вообще ни сном, ни духом, в то время в столице находился. Другие говорят, что старшая госпожа совсем уже выжила из ума — как можно было позволить сделать такую женщину главной женой?
А больше всех, пожалуй, сейчас опозорился дом Ван. Даже старую историю про Ван Синьи вытащили на свет: будто в молодости он напивался в домах веселья, а когда не мог расплатиться, его выручал однокашник. Теперь судачат, что Ван Синьи лицемерен, похотлив, человек он безнравственный, вот и дочь у него пошла по тому же пути — предпочла быть наложницей. Говорят, это всё закономерно.
Что-то мне подсказывает, что при всей беззаботности жизни в окружении красавиц, ни Су Мо ни Гу Юй не были сильно счастливы…