Палящее солнце высоко поднялось в небе, его жгучие лучи обжигали каменные плиты во дворе, отражаясь слепящим светом. Но даже этот свет не был столь пронзительным, как взгляд благородного юноши, стоящего под навесом.
Ли Лян одиноко стоял в центре двора. Он переводил взгляд на стражников, безмолвно окруживших его по периметру, и сердце его всё больше уходило в пятки. Однако в голове, напротив, всё становилось как никогда ясно.
— Ты… ты из рода Сун? — спросил он, побелев от страха под летним солнцем, как свежевыпавший снег. — Ты… наследник поместья гуна Ин? Или… второй господин?
Сун Хань?
Почему он вообще подумал, что он — Сун Хань?
Сердце Сун Мо стало ещё холоднее.
— А какая, по-твоему, разница? — медленно проговорил он, глядя на Ли Ляна, держа руки за спиной. Он шагнул вперёд и встал на верхнюю ступень террасы, возвышаясь над дрожащим от страха мужчиной. — Если бы перед тобой стоял Сун Хань… разве это бы что-то изменило?
Ли Лян поднял голову — и в этот момент ясно увидел насмешку и презрение в глазах Сун Мо.
События прошлых лет вновь всплыли в памяти Ли Ляна — одно за другим, словно наяву. Унижение, что он затаил в сердце вот уже больше десятка лет, в этот миг вдруг взметнулось наружу, подобно вулкану, вырываясь из глубин с силой яростного извержения.
— А где Игуй? Это вы утащили её с рынка фонарей?! — Он сжал кулаки и яростно уставился на Сун Мо, глаза налились кровью. — Тогда вы сами, как ненужный хлам, швырнули её нам… Что теперь? Вдруг вспомнили, что у семьи Сун где-то есть потерянная дочь? Нашли для неё какую-то учительницу, выдрессировали её пару лет — и теперь хотите, чтобы она вышла замуж по расчёту за кого-то из Сунов? Пф-ф! Она носит фамилию Ли и не имеет с вами никакой связи. И не смейте даже думать о том, чтобы снова её погубить!
— Сейчас уже не те времена, что пятнадцать лет назад! Тогда этим зверем, Сун Ичунем, заправлявшим всем в доме Сунов, даже не удалось сохранить за собой должность наставника наследного принца, он всего лишь стал чжанъин дуду, главнокомандующим с печатью при Управлении пяти армий Уцзюй. А наша семья Ли — уже совсем не та, что прежде. Босой не боится обутого! Если вы не вернёте Игуй, я пойду на улицы столицы и громко стану взывать о справедливости! Пусть весь мир узнает, что вы тогда натворили!
С этими словами он рванулся к боковой комнате:
— Игуй! Игуй, ты там?! Дядя пришёл, не бойся! Я вытащу тебя отсюда! — прокричал он, бросаясь к дверям.
Как бы он ни рвался вперёд, Дуань Гуньи с людьми не позволили ему приблизиться к Сун Мо — за пару мгновений повалили Ли Ляна на землю и прижали к полу.
В это время из комнаты вдруг выскочила Игуй — как телёнок, который только научился бегать, — и крикнула:
— Дядя! Дядя! Я здесь!
Доу Чжао не посмела её остановить. К счастью, у входа стояли Цзиньгуй и Иньгуй, как раз на случай непредвиденного. Раздался скрип — дверь открылась, и две девушки схватили Игуй, преграждая ей путь.
— Дядя! Дядя! — завидев Ли Ляна, прижатого к земле, Игуй расплакалась навзрыд, словно вся превратилась в один сплошной комок слёз. Она яростно вырывалась, стремясь к нему.
Ли Лян тоже вытянул шею, выкрикивая её имя:
— Игуй! С тобой всё в порядке? Они тебя не тронули?
Игуй, рыдая, покачала головой.
Словно всё это — сцена разбоя, где Сун Мо и его люди выступают в роли налётчиков, а они, бедняги, — ограбленные мирные жители.
Что вообще происходит?!
Доу Чжао, догнавшая их, лишь покачала головой и невольно бросила взгляд на Сун Мо.
Как и следовало ожидать, лицо Сун Мо почернело — прямо как закопчённое днище котла.
Доу Чжао вздохнула и тихонько обняла Игуй за плечи, мягко сказала:
— Не надо плакать и устраивать шума. Будь умницей, слушайся. Я попрошу, и они отпустят твоего дядю, хорошо?
Игуй без остановки кивала, потом вдруг опустилась на колени перед Доу Чжао и попыталась удариться головой о пол:
— Я буду послушной! Что скажете — всё сделаю! Только не трогайте моего дядю!
Доу Чжао уже собиралась кивнуть в ответ, как вдруг из двора донёсся резкий хруст — «крак».
Все невольно обернулись на звук.
Оказалось, Сун Мо с силой пнул стоящую под навесом изящную скамью — ту самую, что называлась «мэйжэнькао», опора для красавицы — и разломал её пополам.
Доу Чжао и остальные лишь с горечью усмехнулись.
А Игуй перепугалась так, что задрожала всем телом — даже плакать больше не смела.
Доу Чжао вздохнула. Она боялась, как бы Игуй в панике не стала вырываться и не повредила ей — ведь в ней теперь зарождалась новая жизнь. Поэтому кивнула Цзиньгуй и Иньгуй, чтобы те помогли Игуй вернуться в комнату и усадили. Сама же подошла, налила ей чаю и ласково заговорила:
— У господина наследника обычно характер очень спокойный. Просто, когда ты так горько плачешь, у него и в душе становится неспокойно. Потерпи, не плачь. Он просто хочет задать твоему дяде пару вопросов, и сразу его отпустит.
— Я не плачу, правда, не плачу! — поспешно заверила Игуй, но слёзы всё так же неудержимо лились, будто стало ещё сильнее.
Ну прямо настоящее плачущая красавица!
Доу Чжао только вздохнула и безмолвно начала вытирать Игуй слёзы, осторожно прикасаясь к её щекам.
А Ли Лян, в глубине души всегда бывший трусом, лишился последних крошек храбрости после того удара ногой от Сун Мо — с той самой яростью, с которой тот сломал скамью. В нём словно что-то сломалось.
Он прижался к земле и беззвучно заплакал. Сквозь судорожное дыхание хрипло заговорил:
— Господин наследник, умоляю вас… Всё было по вине моей сестры, это не имеет к Игуй никакого отношения. Проявите милосердие, пощадите её! Она ничего не знает, мы ей ни словом не обмолвились. Она же просто девушка… уже вышедшая замуж. Пусть и не в богатое поместье, но и не в нужде — не худо, не богато… Пощадите её, дайте ей жить…
Если бы Ли Лян не упомянул, что Игуй замужем, может, всё было бы не так плохо. Но стоило ему это сказать — лицо Сун Мо потемнело до синевы.
Он молча шагнул вперёд, и, казалось бы, лёгким движением ноги наступил Ли Ляну на плечо. Однако от этой «лёгкости» у того кровь отхлынула от лица.
Ли Лян почувствовал, как плечо пронзила жгучая боль. Он вскрикнул: — Ай! — и тут же будто потерял всякую чувствительность в правой руке. Раздался страшный «хруст» — сухой и острый, как ломающееся дерево.
Лицо его стало белым, как бумага.
Сун Мо наступил ровно на его правое плечо — то самое, которым он держал кисть. Ли Лян мгновенно понял: теперь он ещё долго не сможет писать. А для него, счетовода, чья жизнь держалась на ведении книг и расчётов, это был приговор. Повреждение костей и связок требует сотню дней на восстановление… А если рука больше не придёт в норму?
— Господин наследник, господин наследник… — пролепетал он, униженно умоляя, голос дрожал, как сама его душа. Слёзы катились по лицу, сердце болело так, словно его резали ножом.
