Доу Чжао с улыбкой велела Ганьлу: — Тогда сходи и передай тётушкам, что занимаются уборкой двора, пусть будут особенно осторожны.
Ганьлу со смехом кивнула и вышла.
А в это время Сун Мо, со скрещёнными за спиной руками и холодным лицом, вошёл в комнату Сун Ханя.
Сун Хань всё ещё всхлипывал, глаза у него опухли, словно грецкие орехи. Увидев, как брат заходит в комнату, поспешно утер слёзы и, всхлипывая, пошёл за ним.
Сун Мо взобрался на кан и, отослав Цисиа и остальных, остался с Сун Ханем наедине. Тот стоял перед ним, с опущенной головой, как провинившийся ученик.
— Когда отец с матерью ссорились… — медленно произнёс Сун Мо, — что именно они тогда говорили? Ты правда ничего не слышал?
Сун Хань поднял голову, на лице застыло искреннее изумление, но Сун Мо, чьё сердце уже давно покрылось ледяной коркой, всё же успел уловить мимолётную тень тревоги, скользнувшую в его взгляде.
— Я велел подсыпать немного мышьяка в корм твоим двум кошкам, — с мягкой улыбкой продолжил Сун Мо. — Одной побольше, другой — совсем чуть-чуть. А потом пришли судебные коронеры из управы Шуньтянь и заявили, что твои кошки умерли от отравленных крыс.
Он посмотрел прямо в глаза Сун Ханю и, с той же ласковой, почти братской улыбкой, спросил: — Сун Хань, я спрошу тебя ещё раз. О чём говорили отец и мать, когда ссорились?
— Брат… ты… ты как мог… — на лбу у Сун Ханя выступили мелкие капельки пота, в глазах впервые мелькнуло настоящее отчаяние и страх.
Сун Мо всё так же спокойно смотрел на него, с той самой улыбкой, какой раньше встречал его у дверей по дороге из школы.
— Я не слышал… Я правда ничего не слышал! — Сун Хань вскочил, голос его сорвался. — Я клянусь, я ничего не слышал!..
Сун Мо неспешно поднялся, пригладил складки на одежде и равнодушно окликнул:
— Лу Мин.
Затем повернулся к Сун Ханю и спокойно сказал:
— Объясни второму господину, как он должен разговаривать со мной.
И добавил, уходя:
— Только не оставляй следов. А то ещё убьёшь ненароком, и придётся выдумывать кучу оправданий.
С этими словами он, прямая и твёрдая, как сосна, фигура, неспешно зашагал к выходу.
Лу Мин почтительно склонился в поклоне перед Сун Ханем.
Мерцающий свет лампы отражался на худощавом силуэте Сун Ханя, отбрасывая на стену искривлённую, почти чудовищную тень.
— Нет! — взвизгнул Сун Хань и бросился к Сун Мо.
Лу Мин молниеносно выставил руку, преграждая ему путь:
— Второй господин, не ставьте нас, слуг, в неловкое положение.
Он не сводил с него взгляда, и в этих глазах ясно читалась не прикрытая ничем жажда расправы.
Сун Ханю вспомнились методы Сун Мо, сдержанный, но пугающий страх отца перед старшим сыном…
И особенно — холод, с которым Сун Мо стал относиться к нему с тех пор, как в доме появилась Цзян Янь.
Он будто провалился в ледяную прорубь — холод пронизывал до самого сердца.
— Брат! Бра-а-ат! — закричал он, рыдая, и бросился вслед за Сун Мо.
Тот даже не обернулся.
Лу Мин перехватил Сун Ханя, заломив ему руки.
В следующее мгновение по плечу Сун Ханя пронеслась острая, пронизывающая боль.
Сун Хань яростно вырывался, но всё было напрасно — будто муравей пытается сдвинуть дерево.
В комнату вошли ещё четверо.
Один из них замешкался, с сомнением в голосе пробормотал: — Всё-таки он второй господин из дома господин гуна Ин…
У Сун Ханя тут же вспыхнула надежда.
Но человек тот продолжил: — Я думаю, лучше утопить — жара стоит, если что случится, можно будет сказать, что утонул во время купания.
Лу Мин кивнул, раздумав лишь на мгновение: — Тогда принесите таз с водой.
У Сун Ханя волосы встали дыбом от ужаса. Он злобно выругался и со всей силы плюнул в сторону Лу Мина:
— Попробуй только тронуть меня! Не забывай, я брат господина наслединка! Осторожней, а то мой брат потом пожалеет и начнёт с тебя!
Лу Мин оскалился — в его ухмылке не было ни капли доброжелательности, лишь колкая, издевательская насмешка:
— Ты и правда всё ещё считаешь себя вторым господином гунского дома? А откуда, по-твоему, взялась госпожа Цзян? Не забывай, Ли Тяонянь хоть и мертва, но Ли Лян жив и здоров. Сейчас все в доме прекрасно знают, что ты к семье Сун не имеешь никакого отношения — всего лишь приёмный сын, которого господин гун взял на воспитание.
Он сделал паузу и, глядя в глаза Сун Ханю, продолжил с пугающим хладнокровием:
— Мы сейчас набьём тебя кулаками, обмотанными ватой. Внешне — ни царапинки, а внутри — всё в труху. Два, ну три дня — и помрёшь. И поверь, даже императорские лекари из Тайююаня не смогут докопаться до причины.
Так что спи спокойно: даже если господин гун дойдёт с жалобой до самой дворцовой приёмной, это будет сплошная тёмная история. А главное — у господина наследника на господина гуна такая улика, что ещё неизвестно, решится ли он ради тебя высунуться.
С этими словами он резко дёрнул руку Сун Ханя.
Хруст! — пронзительный звук обрушился на уши, и плечо Сун Ханя с треском вывернулось из сустава.
Сун Хань завыл от боли — крик был пронзительный, отчаянный.
Лу Мин холодно произнёс: — Перестань разыгрывать из себя второго господина дома гуна Ин. Господин наследник всего лишь дал тебе шанс — из уважения к прежнему братству. Но есть вещи, о которых ты промолчишь — а другие скажут.
Он медленно склонился ближе и с ледяной жестокостью добавил: — Раз уж ты не ценишь доброту — не вини господина наследника за жестокость.
В следующее мгновение Сун Ханю заломили руки и опустили лицо в таз с водой.
Буль-буль-буль — в воде тут же заиграли пузыри.
Сун Хань отчаянно тряс головой, пытаясь вырваться, но вода всё равно хлынула ему в нос и рот.
Жгучая, мучительная боль — как будто лёгкие вот-вот разорвутся.
Он задыхался.
Наконец, его выдернули из воды.
Он захлёбывался воздухом, судорожно глотая его, будто это было последнее, что у него осталось.
— Когда господин наследник тебя спрашивал, — холодно сказал Лу Мин, — ты всё ещё не знал, о чём шла речь?
Сун Хань не успел даже выдохнуть ответ — его голову снова вдавили в таз с водой.
…
Силы постепенно покидали Сун Ханя.
Смерть — вот она, совсем рядом, впервые так близко, дышит в затылок.
Но он всё ещё упрямо держал рот на замке. Ни звука.
Кто-то из присутствующих неуверенно заметил: — А если он и вправду умрёт… Как тогда господину гуну это объяснить?
Лу Мин усмехнулся — холодно, с издёвкой: — Умрёт — и что? Неужели господин гун сам себе род прервёт из-за него?
Голову Сун Ханя снова вдавили в таз.
На этот раз — дольше всех предыдущих.
Руки, что держали его, были как железные тиски — ни тени колебания, ни малейшего послабления.
Его держали под водой всё дольше и дольше, а когда поднимали — лишь на короткое мгновение, как будто делали это с неохотой, раздражённо, точно он стал обузой, которую хочется, как можно скорее устранить, чтобы быстрее отчитаться и закончить дело…
И тут до Сун Ханя дошло.
Эти люди — всего лишь марионетки в руках Сун Мо.
У них нет жалости. Им не больно видеть, как он задыхается, корчится, умирает.
Они не дрогнут, не остановятся, не пожалеют.
Если он не попросит пощады — он действительно умрёт здесь, прямо сейчас.
Ведь всё, как они сказали: если он умрёт, Сун Мо останется единственным наследником рода Сун.
А отец?.. Отец разве что накричит, ударит Сун Мо, но разве пойдёт дальше? Что ещё он сможет сделать?
Так какой смысл упорствовать?
Когда его снова вытащили из таза, он, с последними силами, мёртвой хваткой вцепился в руку того, кто держал его голову.
— Я скажу… — прохрипел он, с трудом ворочая языком.
И осел, обмяк, как тряпичная кукла, прямо на пол.
