Сун Хань ткнул пальцем в одну из строк:
— «Шесть подвесок для занавесей из высокосортного белого нефрита в виде львов, катающих вышитые шары» — он медленно прочитал вслух. — У меня тоже есть список приданого матери, но этого там не было. Почему же здесь оно вдруг значится?
Мацзю Ло с улыбкой проговорил:
— Второй господин, вы, может, не знаете, но эти подвески в виде львов из высокосортного белого нефрита — изначально были частью декоративного набора. Хранились на подносе из сандалового дерева, стояли на каньчжу — низком столике у кровати, как безделушки для игры. Всего их было двенадцать штук. Помните ли, как в тот день вы пришли поклониться покойной госпоже, а на дворе поднялся ветер, и занавесь чуть было не задела вам ногу? Тогда покойная госпожа велела Чжуцзюню прикрепить к углам занавеси эти самые нефритовые подвески с катающими шары львами. С тех пор их и использовали в Верхнем дворе в качестве украшений для занавесей. А кладовщики, когда вносили в опись, уже записали их как подвески. Если не верите, я сейчас же могу принести старые книги — мы ведь сами их долго искали, пока отыскали, откуда эти вещи.
— А вот эта стеклянная чашка в форме лотоса, — он указал на строку в списке, — изначально была парная. Её ещё в тот год старший дядя из семьи Цзян передал с посыльным: одну чашку пожаловали господину наследнику, другую — вам. Только вот ваша со временем разбилась, и господин наследник отдал вам свою. Позже в семье Цзян оформили дополнительный перечень к приданому, и эта стеклянная чашка в форме лотоса в нём уже значилась…
Он чуть приосанился и заговорил аккуратнее:
— Впрочем, всё это в отчётах указано, мы не выдумываем. Но если вам и впрямь дорога эта лотосовая чашка, то оставьте себе, конечно. Только вот… прошу вас, укажите её в описи — чтобы, если господин наследник спросит, мы знали, что ответить.
Сун Хань от возмущения даже рассмеялся:
— Какие ещё книги учёта?! Принеси! Я лично хочу их посмотреть — до последней строки!
Какая ещё занавеска едва не ударила его по ноге? Эти двенадцать львов, катающих шары, — он помнил совершенно ясно! Это был его подарок на восьмилетие, присланный главнокомандующим гарнизона в Миюне! Какой ещё вздор!
И что за небылица с этой стеклянной чашкой в форме лотоса?! Её мать купила через людей в Гуандуне — для дня рождения старой госпожи Лу. Всего было десять штук. Он сам тогда упросил мать, потому что ему понравилась — и она позволила оставить одну. За те чашки, между прочим, платили из общих средств гунской усадьбы — с какой стати теперь это вдруг оказалось частью материнского приданого?
Что же, он теперь — сгинувший в низине тигр, потерявший клыки и когти? Даже такая грязь с подошвы, как Мацзю Ло, осмеливается вещать перед ним с видом знатока?
А Мацзю Ло лишь с вежливой улыбкой поклонился и спокойно ответил:
— Как прикажете, Второй господин.
После чего бесшумно развернулся и вышел — шаг за шагом, без тени смущения или страха.
Сун Хань от злости буквально скрипел зубами.
А Сун Ичунь… уже начинал сомневаться.
Правда это или нет — какая теперь разница? Если бы у этого мальчишки не было твёрдой уверенности, разве осмелился бы он так спокойно, с такой наглой уверенностью отвечать?
Сун Ичунь невольно вспомнил, как Сун Мо, с горящими от ярости глазами, сжимал горло Сун Ханя в своих руках.
Сейчас Сун Мо в гневе, и даже из пустоты способен выудить повод для конфликта. А уж если он явился сам — значит, скорее всего, давно уже выкопал яму и теперь только ждёт, чтобы Сун Хань сам в неё провалился.
Не то чтобы он такого за ним не знал.
И тут до него дошло: он совершил ошибку, позволив Сун Ханю перебраться в павильон Сяньсянь.
Раз уж Сун Мо требует назад даже такие мелочи, что достались от госпожи Цзян, — какие уж там поместья и лавки, которые он когда-то «поделил» с Сун Ханем? Неужто он и вправду готов был отдать их просто так?
А без приданого матери у Сун Ханя ничего не остаётся. И что тогда? Он станет жить у него, на всём готовом, как тунеядец…
А у него самого денег уже не хватает. А теперь ещё и эта обуза…
Сун Ичунь почувствовал, как от мыслей в голове зазвенело — мигрень подступила внезапно и яростно.
И в ту же минуту Сун Хань понял то же самое.
Он уже намекал отцу, как только мог, что у него совсем нет денег. Но отец будто и не слышал — ни словом, ни делом не отозвался. Позволил ему возиться с мелким слугой от Сун Мо, как будто это вовсе не касалось достоинства рода… Да это жадность уже просто за гранью!
А если Сун Мо вздумает вытребовать обратно всё, что было записано на его имя из материнского приданого, — чем он тогда будет есть и пить?
Нет! Нельзя этого допустить! Всё, что оставила ему госпожа Цзян, должно остаться при нём. Это — основа его будущего.
И как раз в этот миг, пока его сердце дрожало от тревоги, в комнату снова вошёл Мацзю Ло.
— Господин гун, второй господин, прошу взглянуть, — сказал он почтительно и положил перед Сун Ичунем объёмистую книгу.
— Вот здесь — запись о той самой подвеске: «Шесть подвесок для занавесей из высокосортного белого нефрита в виде львов, катающих вышитые шары» — разве это не они? А вот здесь, девятый месяц года динсы, уже значится: подвеска для занавеси… Видите? Именно в это время на летний сезон вещи возвращались в кладовую. А теперь посмотрите: пятый месяц, шесть подвесок, те самые нефритовые львы, предназначены для верхних покоев. Ответственным записан — Чжуцзюнь, стоит его отпечаток пальца…
Лист за листом он перелистывал книгу — страницы шелестели, будто дождь по крыше.
А Сун Ичунь смотрел и видел лишь череду чёрных строк. В этом потоке знаков он ничего не мог разобрать — ни правды, ни лжи, всё сливалось в одно.
Свет в комнате понемногу становился ярче — за окнами уже светало. С тех пор, как стало известно, что Сун Мо отчитал Сун Ханя, до нынешнего момента, когда тот пришёл требовать вещи обратно, — всё это время Сун Ичунь пребывал в тревоге, растерянности, злобе, раздражении. Этой ночью его будто подняли на гору, а потом швырнули обратно вниз. Всё тело ныло, словно его сбросили с утёса.
Не выдержав, он вдруг сорвался на крик:
— Как ты вынес вещи из Верхнего двора — так же и верни их обратно! Ты — второй господин поместья гуна Ин, а не какой-то нищий с дороги! Увидел чашку — и тащишь в свою комнату?! У тебя есть хоть капля достоинства? Перестань вести себя, как тухлое мясо на пиру — вроде и лежит на столе, а подать стыдно!
С этими словами он резко развернулся и с гневом вышел, взмахнув рукавом.
Мацзю Ло смотрел на Сун Ханя ясными, блестящими глазами, словно преданный слуга, но в душе только дивился: господин Ляо — вот это голова! Только заподозрил, что кое-что исчезло, сразу же велел переписать всю опись, и не зря — теперь этот ночной экземпляр оказался как нельзя кстати.
Может, стоит поторопить Второго господина? А то господин наследник, поди, ждёт не дождётся ответа…
Пока он мысленно радовался, Сун Хань с дикой яростью схватил со стола чашу с лекарством и метнул её в Мацзю Ло.
— Ах…! — взвизгнул тот, хватаясь за лоб.
Цисиа побелела от ужаса, будто кровь отхлынула от лица.
А Мацзю Ло, склонившись, прижал ладонь к голове… и подумал про себя: Если кровь пойдёт — тем лучше! Вернусь потом к господину наследнику с раной, он точно похвалит: мол, старался как следует!
