У Доу Шиюна от одной мысли об этом начинала болеть голова.
Сун Мо, глядя на выражение лица тестя, сразу всё понял, усмехнулся и сказал:
— А давайте я поеду с вами? Вместе как-то проще.
Доу Шиюн только этого и ждал — с радостью согласился.
Когда о намерении узнал Доу Шихен, он специально позвал Сун Мо к себе и сказал:
— Не обращай внимания на семью Ван. Говори то, что должен сказать — и ни словом больше. Если они начнут качать права или пускаться в жалобы, просто возвращайся и доложи мне. Мы, старшие, за спиной сидеть не будем, без защиты не оставим.
Говорил он это с видом человека, искренне опасающегося, что Сун Мо может пострадать.
Сун Мо почувствовал, как внутри стало немного теплее, и, немного подумав, предложил:
— А что если мы возьмём с собой Двенадцатого брата? Заодно пусть поклонится Седьмой матушке, тогда в день самого переезда уже не придётся её тревожить.
Он всё просчитал наперёд. Боялся, как бы семья Ван не воспользовалась случаем, чтобы заставить приёмного сына совершить обряд поклонения Ван Инсюэ как приёмной матери — и не вернули бы её обратно в переулок Цинъань.
Доу Шихен сразу всё понял. Ему и самому не по душе было, чтобы над его сыном формально возвышалась такая «приёмная мать».
Взгляд Доу Шихена, обращённый к Сун Мо, потеплел, в нём появилось явное одобрение:
— Что ж, пусть тогда Чжи`эр отправится с вами.
— Хорошо, — с улыбкой согласился Сун Мо.
На следующий день он вместе с Доу Шиюнем и Доу Дэчаном отправился в переулок Люе.
Ван Чжибин уже догадывался, зачем пришёл Доу Шиюн, и потому встретил троих гостей с вежливостью и учтивостью, как того требовали приличия. Он провёл их в приёмный зал, усадил, велел подать чай.
Но стоило Доу Шиюну озвучить цель визита, как лицо Ван Чжибина заметно потемнело — будто тень легла на его скулы.
Он всё это время молчал неспроста: заранее всё рассчитал и надеялся, что во время усыновления Доу Дэчана получится как бы невзначай вернуть Ван Инсюэ в дом, и поставить перед фактом, с которым придётся смирится. Поэтому и старался не привлекать внимания, чтобы не спугнуть семью Доу.
Но теперь, когда все планы рассыпались в прах, в душе его поднялась горечь, словно он сам выпил чашу с полынью.
Однако даже сжав зубы, не удержался и заговорил:
— Усыновление — дело важное, разве можно обойтись без Инсюэ? Дело ведь не срочное — не сегодня, так завтра. Раз вы уж пришли, останьтесь на обед, спокойно выпейте вина, а к вечеру я попрошу Инсюэ поехать с вами.
Сун Мо ещё хотел сначала сказать пару вежливых слов, попытаться обойти острые углы, но Доу Шиюн и слушать не стал — его голос прозвучал резко и холодно:
— Я привёл Чжи`эра только ради того, чтобы сохранить лицо семье Ван. А выходит, что вашей семье и впрямь этого не нужно. Что ж, выходит, зря я старался.
С этими словами он обернулся к Сун Мо и Доу Дэчану, решительно поднялся на ноги:
— Раз уж госпоже Ван некогда — нечего нам до вечера здесь торчать. Поехали.
Ван Чжибин, даже в самые тяжёлые годы ссылки, когда сопровождал отца на каторгу, не испытывал такого унижения, как в этот миг.
Лицо его стало багрово-синим от гнева и стыда, но, вспомнив напутствия матери, он всё же стиснул зубы и, из последних сил сохраняя вежливость, попытался удержать Доу Шиюна.
Но тот уже поспешно выводил Сун Мо и Доу Дэчана из дома.
Неизвестно откуда вдруг возник Ван Чжибяо. Схватил брата за руку, остановил, лицо его было мрачным до предела:
— Старший брат, ты не можешь больше потакать младшей сестре! Ради неё отец до сих пор выслушивает насмешки от коллег. Мы и так сделали всё, что могли — разве этого мало?
Он тяжело выдохнул, и в голосе его прозвучала безысходность:
— Даже если она вернётся в дом Доу — думаешь, они станут считать её за равную? Ты знаешь или нет, что из-за неё Тан`эр в очередной раз остался без свадьбы?.. Всё опять расстроилось!
Ван Чжибин молчал. Перед внутренним взором проносились один за другим нелицеприятные образы: лицо жены, сдерживающей слёзы и растерянность; невестка, поспешно прикрывающая уши внуку, когда по двору вновь разносился женский крик; свояченица, стоящая на крыльце с руками в боки и бранью в голосе, раз за разом обвиняющая младшую сестру в том, что та разрушила брачные планы племянника…
Он тяжело, с надрывом, выдохнул.
Ван Чжибяо, увидев, как брат сдался, наконец обрёл душевное облегчение. Он обнял его за плечи и тихо сказал:
— Мы больше не можем ссориться с людьми из-за неё. У Наня и Таня ещё вся жизнь впереди. Им же тоже нужно сохранить своё имя. Пойдём, проводим зятя — люди проявили уважение, нам тоже следует ответить с тем же уважением.
Слова эти заставили Ван Чжибина невольно улыбнуться:
— Смотри-ка… Ты и вправду стал взрослее.
Прежде, когда из-за Ван Инсюэ в очередной раз срывались переговоры о браке Ван Таня, Пан Юйлоу устраивала скандалы, от которых гул стоял по всему дому. Ван Чжибяо в такие моменты только и делал, что бежал к госпоже Ван Сюй — с жалобами и слезами, превращая дом в полное смятение.
А сейчас — и слова у него разумные, и тон спокойный.
Он неловко хохотнул, но про себя подумал: всё это ведь жена ему подсказала. И чем больше он об этом размышлял, тем сильнее проникался к ней уважением.
Проводив Доу Шиюна с остальными, он сразу направился в покои госпожи Ван Сюй.
— Мама! — как обычно, едва заговорив, Ван Чжибяо уже весь сморщился: глаза, нос, рот — всё сжалось в одну скорбную гримасу. — Вы должны нам что-то посоветовать! Свадьба Таня опять сорвалась! Нань сам по себе парень с головой, сам пробьётся, а Таню как быть? Ему ведь жениться нужно на девушке из хорошей семьи, чтобы была поддержка… а вы… Разве Тань не ваш внук? Разве он не из одной плоти с Нанем? Пожалейте его, мама! Люди в его годы уже с детьми на руках ходят, а он до сих пор один — и что нам, родителям, остаётся? Как нам есть, как нам спать после такого?..
На языке у него уже вертелось: «Неужели вы ради своей дочери хотите сгубить моего сына?» Но он вовремя вспомнил наставления Пан Юйлоу и, сжав зубы, проглотил слова.
Госпожа Ван Сюй лишь покачала головой.
Она была уже не молода. Старшая невестка, госпожа Гао, была доброй, покладистой женщиной, тогда как Пан — хитрая и колкая. А Инсюэ, как ни крути, в будущем могла рассчитывать только на старшего сына, больше ни на кого.
— И что ты хочешь? — устало спросила она.
Глаза Ван Чжибяо забегали, он отвёл взгляд и нерешительно произнёс:
— Я… Я хочу перебраться жить отдельно.
Хотя к такому исходу госпожа Ван Сюй была готова заранее, сердце всё равно сжалось — будто кто-то воткнул иглу.
Она закрыла глаза, долго молчала. Затем медленно открыла их и сказала:
— Я напишу письмо твоему отцу.
Ван Чжибяо едва сдерживал ликование. Радость буквально проступила в уголках его глаз, в изгибе губ, в каждом движении.
— Да, да… спасибо, мама! — поспешно поблагодарил он и, не в силах больше терпеть, выскользнул из покоев.
Но стоило ему выйти, как из заднего крыла дома донёсся яростный голос Пан Юйлоу:
— …Ты, подлая тварь, ни стыда, ни совести! Ради мужчины — готова на всё, даже родных братьев и племянников погубить! А в итоге что? Он с тобой расправился, как с парой изношенных башмаков! Будь я на твоём месте — давно бы себе глотку перерезала, чтобы не позориться больше!
— Знаешь, кто к нам только что приходил? Твой драгоценный муж с приёмным сыном! Да-да, сам! И знаешь, что он сказал? Что боится: вдруг ты опять объявишься и испортишь праздник этому своему «приёмному сынку» — вот и приехал заранее предупредить, чтобы ты на усыновлении не вздумала портить людям праздник!
Дом семьи Ван был не таким уж большим, а после того как Ван Нань женился, а Ван Тань подрос, свободных помещений почти не осталось. Когда Ван Инсюэ вернулась в родной дом, она ещё надеялась, что вскоре её позовут обратно в семью Доу, поэтому и поселилась временно в заднем крыле у матери. Но дни шли, а «временное» становилось постоянным — комнату ей так и не освободили. Пришлось оставаться там, где было хоть какое-то место.
