Возвращение императора во дворец стало делом первостепенной важности. Никто не знал, созовёт ли он после этого совет министров — кто осмелится пожаловаться на голод?
Все лишь затянули пояса потуже и стояли в ожидании у дверей книжной комнаты дворца Цяньцин.
Что до императрицы и принца Ляо: первая — под присмотром Цуй Ицзюня была «проведена» во дворец Куньнин, а второй — под плотным конвоем стражи Цзиньву «отдыхал» в зале Хундэ.
Император выглядел так, будто постарел на десять лет: вялый, усталый, он облокотился на большой диван у окна, с лица не сходила измученная тень.
Ван Юань, обмотав шею толстой белой тканью, тихо и бережно поднёс ему чай. Не смея вымолвить ни слова.
Император взмахнул рукой:
— Ступай, отдохни.
Глаза Ван Юаня тут же заслезились.
Значит, император по-прежнему хочет оставить его при себе…
Он не зря стоял на стороне Сун Яньтана.
Сдерживая слёзы, он молча отступил и вышел.
В комнате воцарилась тишина. Перед императором, опустив руки, в почтительной стойке стоял лишь Наследный принц.
Император горько усмехнулся:
— Я был уверен, что он не осмелится меня убить. Но вот чего не ожидал — так это того, что ты придумаешь такой способ меня спасти! Однако… заключив принца Ляо в его же усадьбе, ты не боишься, что вырастишь тигра на собственной шее?
Он пристально смотрел на Наследного принца, взгляд его был острым, как нож.
По спине наследника сразу скатилась тонкая испарина.
Он обдумал сказанное, затем серьёзно ответил:
— Прежде я думал лишь о том, как вытащить отца-императора из беды и, признаюсь, не задумывался о последствиях. Но раз уж Вы, Ваше Величество, затронули этот вопрос, то вот что я думаю: пятый брат, когда находился в Ляодуне, имел все преимущества — и всё равно не сумел совершить переворот. А теперь он лишился поддержки, находится под стражей в собственном доме — если и в этих условиях он сумеет вновь устроить смуту, то это уже будет означать, что я сам недостоин престола, и винить мне некого.
Император был поражён.
Чувства к Наследному принцу у него всегда были сложными: с одной стороны, он боялся, что тот станет своевольным и непокорным, как принц Ляо, с другой — опасался, что наследник окажется слишком мягким и уступчивым, не способным удержать власть. Но сейчас перед ним стоял Наследный принц — не заносчивый и не униженно послушный, а прямой, спокойный и твёрдый, — и впервые за долгое время император взглянул на него по-новому, словно увидел в нём что-то, что прежде упускал. На сердце у него стало легче, будто тяжёлый камень наконец упал.
Может быть, кое-что действительно пора отпустить…
Император закрыл глаза и сказал:
— Пусть Ван Юань войдёт и прислуживает. Я устал. Можешь быть свободен.
Он не смыкал глаз уже два дня и одну ночь.
Наследный принц не посмел больше тревожить, почтительно откликнулся и вышел из кабинета. Ветер обдул его лицо — и только тогда он почувствовал, что у него насквозь промокла спина от пота.
Он невольно выдохнул с облегчением… и подняв глаза, увидел, что под карнизом галереи тесно толпятся ваны, гун, хоу, бо, министры и советники — все глядят прямо на него, глаза насторожённые, напряжённые, словно ждут от него решения.
Наследный принц в душе застонал.
Столь громкое дело, как мятеж принца Ляо, не могло пройти бесследно — закрыть на него глаза и сделать вид, будто ничего не произошло, было невозможно. Но и объявить всему миру о предательстве принца Ляо означало бы другое: все эти дядюшки, братья и кузены, узнав, что за мятеж он всего лишь оказался под домашним арестом, могли и сами рано или поздно возжелать рискнуть. Неужели ему всю жизнь придётся охранять престол, как от воров?
В этот раз всё обошлось лишь потому, что Цзи Юн первым заподозрил неладное, а Сун Мо оказался верным до конца. А если в следующий раз он не будет столь удачлив — на кого тогда положиться?
У Наследного принца словно раскалывалась голова от боли.
Он решил позвать Цзи Юна и Сун Мо поговорить наедине.
Цзи Юн сказал:
— А что тут сложного? Просто объявите, что император тяжело заболел и тайно вызвал принца Ляо во дворец заботиться о его здоровье. А уж поверят в это простолюдины или нет — какая разница? Пройдёт время, и всё забудется. Ваше Высочество вовсе не стоит ломать голову над этим.
Правда?
Наследный принц перевёл взгляд на Сун Мо.
Тот улыбнулся:
— Господин Цзи говорит разумно.
А разве мои советы когда-нибудь были ошибочны? — с внешним смирением, но внутренней самоуверенностью Цзи Юн стоял в стороне, в душе довольно хмыкая.
Наследный принц усмехнулся:
— Пусть будет так. Позже пусть в Управлении Церемоний Синжэньсы составят черновик. Как только государь отдохнёт, если он его одобрит, сразу опубликуем указ для всей страны.
Говоря это, он не смог скрыть лёгкую тень досады в бровях:
— Но в таком случае, боюсь, нельзя будет открыто наградить никого за службу…
А кто же не умеет играть в долгую, жертвуя малым ради большого?
Цзи Юн поспешно добавил:
— Это ведь наша прямая обязанность, Ваше Высочество, не стоит так возвеличивать нас — неловко.
Сун Мо тоже сказал:
— Стража Цзиньву отвечает за охрану дворца, а теперь, выходит, кто-то сумел пробраться внутрь. Это преступление, достойное смерти, какая уж тут заслуга?
Наследный принц как раз и мучился тем, что не мог открыто наградить тех, кто спас ему жизнь, — услышав такие слова, он был тронут и с чувством произнёс:
— Можете быть спокойны. Как только представится возможность — я обязательно добьюсь для вас титулов и признания!
Вот только от этих красивых слов сейчас мало толку… — с досадой подумал Цзи Юн, но на лице появилась вежливая улыбка:
— Я тогда сам схожу в Синжэньсы. А вот насчёт нескольких советников, боюсь, лучше будет, если господин Сун побудет при Вашем Высочестве — кто знает, сколько людей мечтают на этом деле выслужиться и продвинуться по службе!
Хочешь — сам болтай с этими древними сухарями из Нэйгэ, — мысленно фыркнул он и бросил взгляд на Сун Мо.
А тот всё так же стоял спокойно, с лёгкой, почти рассеянной улыбкой, будто всё происходящее не касалось его напрямую.
Цзи Юн невольно закипел изнутри.
Наследный принц уже распоряжался:
— Тогда, Цзянмин, ступай!
Цзи Юн откликнулся и ушёл.
А Сун Мо остался с Наследным принцем — они вместе отправились в ту самую боковую комнату, где до возвращения императора обсуждали государственные дела.
Узнав, что Наследный принц решил скрыть мятеж принца Ляо, Лян Цзифэн не только не согласился, но и вспыхнул с яростью:
— Как такое можно допустить?! Принц Ляо совершил преступление, которое не подлежит прощению! Если правда всплывёт наружу, где будет лицо императорской семьи? Где останется величие Вашего Высочества?
Сун Мо уже давно держал Лян Цзифэна на особом счету — и разве не настал теперь подходящий момент, чтобы отплатить?
С улыбкой он перебил его:
— Господин Лян, а когда Его Высочество просил всех присутствующих помочь найти способ вернуть государя во дворец — где же был тогда ваш голос? Почему вы тогда молчали, а теперь, когда государь уже в безопасности, вдруг начали указывать, как правильно поступать? Это, позвольте напомнить, дело семьи императора. Вам вмешиваться в него — лишнее. У Его Высочества, поверьте, ум и рассудительность есть.
