Перед прощанием Доу Чжао тихо напомнила Сун Мо:
— У нас ещё один свидетель — дядя, старший брат отца.
— Я знаю, — так же тихо ответил Сун Мо. — Сейчас я схожу в павильон Сяньсянь. А ты… Отправь госпожу Мяо и Цисиа прочь из столицы. Иначе их ещё втянут в это дело.
Мяо Аньсу и Сун Хань уже подписали договор о разводе от лица обеих сторон —
она больше не была невесткой дома Сун. Если не уезжать сейчас — то, когда?
Доу Чжао передала слова Сун Мо Мяо Аньсу.
Та, услышав, что действительно свободна, не могла в это поверить.
Она схватила Доу Чжао за руку и всё спрашивала, не скрывают ли от неё правду:
— И правда?.. Это… это всё по-настоящему?..
Доу Чжао мягко сказала:
— Экземпляр брачного договора от семьи Сун хранится у господина гуна. Но после случившегося с ним, сейчас и не скажешь, куда он мог деться…
Твой же экземпляр находится у твоего отца. Если не веришь — можешь попросить у него показать.
Она вспомнила о жадности семьи Мяо — ведь после развода всё имущество, записанное на Сун Ханя, перешло к Мяо Аньсу. И потому добавила:
— В управе Шуньтяньфу тоже должна быть копия — там хранятся официальные записи. Если хочешь, можешь обратиться туда и попросить выдать тебе новую копию.
Мяо Аньсу с готовностью закивала. В уголках глаз у неё выступили слёзы.
Покинув усадьбу господина гуна, она сначала отправилась в управу Шуньтяньфу.
Ссылаясь на имя семьи Сун, она без труда уговорила чиновников оформить ей новый экземпляр документа о разводе — и, спрятав его за пазуху, отправилась в нанятую охраной повозку.
Затем заглянула в охранное бюро и наняла несколько телохранителей, только после этого вернулась в переулок Сытяо.
Цисиа же спокойно и с достоинством приняла подаренный Доу Чжао набор серебряных украшений. С глубоким уважением поклонилась трижды и с почестями была отправлена в дорогу — сопровождал её лично Чэнь Сяофэн.
Так она отправилась обратно в Чжэндин.
Доу Чжао невольно выдохнула с облегчением.
И тут же велела слугам разузнать, что происходит в павильоне Сяньсянь.
Жожу вернулась и доложила:
— Из императорской лечебницы пришли два лекаря. Но и они осмелились только наложить на рану кожицу от курицы, чтобы остановить кровь, и прописали наружные лекарства от ран. Сказали, выдержит ли господин гун — узнаем только к утру.
А вот у второго господина — всего лишь сильный разрыв кожи на голове. Крови потерял много, но всё обойдётся. Назначили укрепляющий отвар — попить для восполнения крови и сил.
Она сделала небольшую паузу и продолжила:
— Говорят, как только второй господин очнулся, сразу начал нести чепуху, да ещё и отца обругал. Те, кто при нём дежурил, так испугались, что срочно заткнули ему рот платком.
Ещё бы он молчал.
Быть преданным тем, кого считал своей опорой…
Для Сун Ханя, который всегда ставил себя высоко, — это, пожалуй, было сокрушением куда страшнее раны.
Но Сун Хань, действительно, живуч.
Хотя… если бы он умер прямо в родовом зале, это было бы слишком лёгкой расплатой для него.
Доу Чжао холодно усмехнулась.
Тем же вечером Сун Мо сам не вернулся, но велел передать ей документ об исключении Сун Ханя из родословной.
Глядя на подписи Сун Маочуня и Сун Фэнчуня, Доу Чжао с облегчением выдохнула.
Рано утром на следующий день она велела отнести документ в Шуньтяньфу и официально зарегистрировать разрыв.
Когда чиновник из отделения по делам домохозяйств при Шуньтяньфу увидел договор, он был ошеломлён.
Подняв глаза и заметив, что при документе присутствует сам помощник инспектора, сопровождающий помощника министра Ян Чаоцина, он тут же опустил голову и поспешно поставил на бумагу государственную печать Шуньтяньфу.
Но стоило помощнику инспектора вместе с Яном Чаоцином выйти из отдела, как младший чиновник тут же метнулся в приёмную и зашептал другим:
— Только что один советник из усадьбы господина гуна, в сопровождении помощника самого господина Яна, пришёл и оформил документ об исключении второго господина из рода Сун — Сун Ханя. Знаешь, почему?
Чиновники из канцелярии, впервые услышав об этом, пришли в возбуждение:
— Что? Ты давай рассказывай всё как есть, как оно было?!
Пока в переполненной комнате взахлёб пересказывали сенсационную новость, Ян Чаоцин уже поблагодарил чиновника Хуана и вышел. И тут же увидел у канцелярии столпотворение — все судачили о деле Сун Ханя.
У помощника, всё ещё стоящего рядом, от стыда покраснело лицо.
Предательство, попытка убийства отца… — разве такие вещи возможно утаить?
Ян Чаоцин же только слегка улыбнулся, сделал вид, что ничего не заметил, попрощался с помощником и спокойно вернулся в усадьбу господина гуна Ин.
Состояние Сун Ичуня не улучшалось — высокая температура не спадала несколько дней подряд, и положение становилось по-настоящему тревожным.
Сун Мо понимал, что так больше продолжаться не может, и подал прошение об отставке с дел, чтобы ухаживать за отцом.
Император всегда относился к Сун Ичуню холодно и сдержанно. Но стоило ему узнать о «порочной» истории с участием Сун Ханя — и, вспомнив своего собственного «лояльного» вассала, принца Ляо, — государь неожиданно проникся сочувствием к Сун Ичуню.
Узнав, что тот тяжело заболел, император решил, что причиной стала сильнейшая душевная встряска из-за измены сына, и поспешил проявить «милость» — послал в поместье гуна молодого евнуха с визитом сочувствия.
Но раз уж посланец прибыл от самого императора, по этикету требовалось немедленно проводить его в покои больного и показать ему использованные рецепты и медикаменты.
Молодой евнух был до смерти напуган. Побледнев, он лишь спросил пару дежурных фраз и тут же поспешно вернулся во дворец.
Император, узнав, что именно произошло, пришёл в ярость. Вспомнил, как в своё время принц Ляо захватил его в горе Юйцюаньшань и как он, император, был унижен и бессилен.
Тогда, ради политического баланса и обещаний, он не мог наказать принца Ляо.
Но разве он не может наказать второго сына какого-то гуна?!
Император немедленно издал указ:
Сун Ханя — выбросить за ворота столицы.
Не позволять ни поднести чаши воды, ни передать зёрнышка риса, ни подать лоскутка ткани.
Кто ослушается — будет считаться соучастником мятежа и приговорён к казни всего рода.
К тому времени у стражи Цзинъи всё ещё не было назначенного главнокомандующего, и потому сам начальник Восточной канцелярии дунчан лично прибыл в усадьбу гуна Ин, чтобы «пригласить» Сун Ханя.
Не удосужившись даже объясниться, люди Восточной канцелярии грубо выволокли его из дома и выбросили за ворота Чаоянмэнь.
Три дня, как он прекратил принимать лекарства. Захотелось просто глотка воды — и даже за этим некого было позвать, не говоря уж о какой-то еде или лекарствах для восстановления сил.
Когда Сун Ханя насильно усадили в повозку, а потом столь же внезапно выкинули из неё, он оказался среди шумного и грязного людского потока. Сун Хань стоял в замешательстве, не зная, что делать.
Вдруг из закоулков выскочила стайка оборванных мальчишек-нищих. Они облепили его и наперебой начали тянуться: — Братишка! Братишка!
Сун Ханю бросился в нос резкий смрад немытых тел, в ногтях ребят чернела въевшаяся грязь. Он содрогнулся от отвращения.
— Убирайтесь прочь! — он взревел, расталкивая их.
Но те лишь расхохотались, нисколько не испугавшись, и тут же навалились на него, повалили на камни мостовой, и семеро рук, девять пар грязных пальцев начали ловко стягивать с него одежду.
Сун Хань был ещё слишком слаб после ран и кровопотери, вырваться он не смог. С отчаянием закричал:
— Спасите! Спасите!..
Люди на улице, привлечённые криками, начали собираться — кто-то указывал пальцем, кто-то шептался с соседом, но ни один не сделал и шага вперёд, чтобы прийти на помощь.
И только когда на Сун Хане осталась лишь пара тонких нижних штанов, стайка нищих хихикнула и рассыпалась кто куда.
Каждый наконец получил за свои дела
Благодарю за перевод 🩷
Спасибо большое за перевод ❤️