С тех пор как Абао вошла в пределы Западного дворца, она всё время жила стеснённо, не выходя за стены прачечной, и уж тем более ни разу не бывала в Центральном дворе.
Теперь же, следуя за старшей Ли, она жадно оглядывала окрестные виды: лотосы уже увяли, а османтус ещё не раскрылся. И тут ей вспомнилось: пора — лето склонилось, осень вступила в свои права. Неужели время течёт так стремительно? Подсчитав в уме, она вдруг осознала, с тех пор, как она оказалась здесь, минуло уже почти полгода.
Погружённая в мысли, она вдруг услышала, как госпожа Ли сказала:
— Я сначала отнесу одежды госпоже фэнйи Ли. Тебе нет нужды идти дальше, оставайся здесь и подожди меня.
Абао снова ответила почтительным «есть» и, прижимая к груди оставшийся ларец с одеждой, смотрела вслед старшей Ли, пока та не скрылась вдали.
Старшая Ли передала одежды служанкам из покоев госпожи фэнйи Ли, наложницы наследного принца, и спросила, отчего ныне так торопливо потребовали вещь.
Служанка, оживлённо жестикулируя, поведала: госпоже суждено этой ночью удостоиться призыва во дворец наследного принца, и потому непременно до вечера следовало успеть окурить и пригладить новые одежды.
Обе они ещё постояли, перебросились несколькими праздными словами, и лишь тогда старшая Ли вернулась на место, где оставила Абао.
Она увидела, что ларец с одеждой стоит на прежнем месте, но самой Абао нигде не было видно. Сердце её сжалось недоумением; она стала озираться по сторонам, и вдруг от стены дворца выбежал молодой евнух в жёлтых одеждах. Завидев её, он сразу окликнул:
— Та белолицая, худощавая служанка, разве не из твоих?
Старшая Ли поспешно кивнула:
— Молодой господин, неужели вы об Абао? Куда же она подевалась?
Евнух, хоть и говорил детским голосом, держался заносчиво: поднял брови, искривил рот и ответил:
— Она сама сказала лишь, что её фамилия Гу, да что служит при прачечной. Как зовут её, не знаю.
И, бросив на старшую Ли ещё один косой взгляд, прибавил:
— Видно, и впрямь твоя подчинённая. Ты ведь давно служишь во дворце, разве можно так распускать своих? Мы уже не раз по приказу его высочества спрашивали её, а она всё отмалчивалась, кто она и откуда. Вот и послал меня принц на розыски. Теперь, коль я застал тебя здесь, уж смотри, сможешь ли уйти от ответственности?
Тут старшая Ли догадалась: перед ней не рядовой слуга, но близкий евнух наследного принца. Услышав грозные речи, в которых было много угроз, но ни слова о деле, она только с тревогой заламывала руки, кружилась на месте. Наконец, собравшись с духом, скрестила руки и спросила:
— Почтенный господин, скажите же, в чём вина этой девицы?
Молодой евнух словно только тогда вспомнил, что и не назвал проступка; потому, собравшись, холодно молвил:
— Она осмелилась смутить покой его высочества.
Старшая Ли, услышав это, едва не лишилась рассудка от ужаса. В отчаянии она торопливо спросила:
— Как же так могло случиться? Я отошла всего на миг, а эта девочка всегда была смирна и покорна… где же она могла оскорбить его высочество?
Молодой евнух вспыхнул и гневно воскликнул:
— Она твоя подчинённая, так ты ещё смеешь спрашивать меня? Разве это не она дерзнула столкнуться с его высочеством? Или, может быть, сам принц разыскивал её, чтобы позволить ей себя обидеть?
Слушая такие нелепые речи, ясно — у тебя слуги не знают ни правил, ни этикета. Ты ещё осмеливаешься открывать рот? Дождёшься, предстанешь перед самим наследным принцем, и тогда тебе уж точно не дадут оправдываться!
С этими словами он резко повернулся и зашагал прочь. Старшая Ли, терзаемая смертельной тревогой, пошла за ним следом: шаги её были тяжелы, словно в вязкой грязи, сердце билось, будто вот-вот разорвётся.
Они миновали боковые ворота, обогнули пруд, и всё это время она лишь молила в душе: только бы не Абао, только бы не она…
Но когда подошли к каменной площадке у воды, её надежда рухнула: там действительно стояла Абао, опустившись на колени у дороги, окружённая несколькими евнухами и служанками.
А в середине, на каменной скамье, сидел юноша семнадцати-восемнадцати лет, в светло-голубом одеянии с широкими рукавами, с узорчатым подолом. На голове его сиял нефритовый венец в форме цветка лотоса; пояс и повязка отсутствовали, вся одежда была домашней, не парадной.
И всё же сомнений быть не могло: разве это мог быть кто иной, если не наследный принц, Сяо Динцюань?
Старшая Ли почувствовала, как у неё потемнело в глазах.
В руках Сяо Динцюаня в тот момент находился сложенный веер, изготовленный из корейской бумаги. Когда молодой евнух подбежал, он даже головы не поднял, лениво спросил:
— Нашёл?
Евнух мягко ответил:
— Да, это служанка из прачечной.
Сяо Динцюань оторвал взгляд от золотого рисунка на веере, обернулся и посмотрел на прекрасную женщину в дворцовых одеждах рядом с собой.
В его словах слышался не столько гнев, сколько сплошная обида:
— Ныне жить в Западном дворце и вправду страшно… погляди сама: даже простая прачка дерзнула оскорбить наследного принца.
Та красавица только одарила его нежной улыбкой и не сказала ни слова.
А старшая Ли знала о норове своего господина; испуганная, она поспешно рухнула на колени, вновь и вновь ударяясь лбом о землю:
— Это подлая служанка дерзнула обидеть ваше высочество, её вина достойна тысячекратной смерти!
Но во всём повинна и я, старая раба, ибо не сумела как следует наставить её. Молю ваше высочество вспомнить, что она недавно лишь поступила во дворец, да ещё молода и неразумна… даруйте нам небесное милосердие и простите нас обеих!
Абао долго молчала, но вдруг решилась заговорить:
— Это не вина старшей. Всё сделала я одна, и одна готова отвечать.
Старшую Ли охватил ужас; склонив голову, она с гневом шепнула:
— Проклятая раба! Неужто ты выросла вне всякого воспитания и царского учения? Даже у фарфоровой вазы на столе есть два уха, а ты разве не слышала, как произносят слова «его высочество»? Или ты нарочно закрывала уши? Как смеешь ты, ничтожная, открывать рот здесь? Ещё споришь — кто прав, кто виноват…, да ты же сама напросилась лишиться зубов!
