Абао лежала на кровати. Несмотря на то, что между ней и залом допросов была высокая стена, она всё равно слышала звуки ударов, треск палок и крики, полные боли и мольбы о пощаде. Эти звуки были похожи на непрерывный гул, словно рой насекомых, который впился в её уши и не давал покоя.
Только что положенное лекарство едва приглушало жжение, но всё её тело всё равно казалось разорванным на части. На руке одна из полос плети оставила глубокий рубец: рана тянулась длинной змейкой, багрово-синяя, вздувшаяся. Бледная кожа, алая кровь, чёрно-синие полосы и бурый след от трав смешались в одно, слились в картину уродливую и страшную, словно сонный кошмар, оживший вновь, повторив прежние мучения.
И в том кошмаре будто кружились снежные лепестки груши… но, когда они касались её тела, они оборачивались жгучей болью, проникающей в кости.
Тот протяжный плач, что тянулся снаружи, лишь к ночи наконец смолк. Служанка принесла еду, но это была девушка, лица которой Абао прежде никогда не видела. Она ухватила её за рукав и тихо спросила:
— Что там… снаружи?
Но та лишь бросила на неё взгляд, молча выдернула руку, поставила короб с пищей и быстро ушла.
Свет свечи в комнате становился всё тусклее. Лежа на ложе, Абао открытыми глазами смотрела, как пламя наконец дотлело и погасло. Сначала наступила полная тьма, но затем в оконце проник бледный, прозрачный свет, то луна поднялась над садом. Он разлился по полу серебристой водой, наполняя полкомнаты.
Несколько дней шли дожди, и вот только этой ночью небо открыло лунный лик. Но были и такие, кому уж никогда больше не увидеть сияния луны, падающей на балки… Осталась лишь она одна, вся в рубцах, живая, и всё же вынужденная смотреть, помнить и тосковать.
Когда наследный принц вновь велел позвать её к себе, прошло уже пять-шесть дней. Абао решила, что её снова ждёт допрос. Но те, кто пришёл за ней, привели её прямо в покои наследного принца, в тёплый зал его опочивальни. Лишь переступив порог, она поняла: в комнате, кроме него одного, никого не было.
Сяо Динцюань был одет лишь в белое нижнее одеяние. Он сидел перед бронзовым зеркалом. Когда Абао, войдя, склонилась, желая совершить поклон, он нахмурился и коротко сказал:
— Довольно.
Абао послушно замерла, лишь опустив голову, и осталась стоять. В комнате воцарилась тягостная тишина. И лишь спустя некоторое время наследный принц произнёс:
— Подойди. Причеши мне волосы.
Она не могла понять, какие мысли движут им, но подчинилась. Подошла, осторожно сняла с его чёрных прядей золотой шпиль.
Впервые ей довелось прикоснуться к его волосам. В свете лампы они отливали тёмной зеленью, будто влажный нефрит, только что омытый дождём. Волосы были прохладны на ощупь, чисты, послушны, разлетались тонкими струйками меж её пальцев.
Гребень из рога носорога с золотой оправой мягко скользил по густым прядям. Абао изо всех сил старалась гнать лишние мысли прочь. Ведь гребень оставался тем же самым, что прежде… но рука, сжимающая его, уже была другой.
Наконец Сяо Динцюань нарушил молчание:
— Знаешь ли ты, отчего в тот день я так разгневался?
Абао кивнула.
— Скажи сама, — велел он.
— Я обманула его высочество, — тихо произнесла она.
В уголках его губ мелькнуло выражение, похожее на одобрение.
— А ведь ты очень умна, — сказал он, — только за твоей молчаливой, неуклюжей внешностью это трудно различить.
Он помолчал и продолжил, голосом всё более тяжёлым:
— Верно. Я возненавидел не ваши тайные пересуды и не то, что на твоём теле нашли следы побоев. Нет… я ненавижу то, что всякий из вас, открывая рот, изрекает лишь ложь!
В его руке был тот самый нефритовый шпиль, что он вынул из волос. Вдруг раздался сухой треск, шпиль переломился надвое. Наследный принц бросил осколки на стол, они упали с глухим звоном.
— А теперь, — произнёс он, глядя прямо на неё, — скажи правду. Как всё было на самом деле?
Абао едва слышно произнесла:
— Это моя мачеха… она обвинила меня в том, что я похитила её вещи.
Сяо Динцюань холодно усмехнулся:
— Думаешь, я поверю в такую сказку?
Абао спокойно ответила:
— Верит ваше высочество или нет, всё равно. Моя жизнь всё равно в ваших руках. Когда вы не пожелаете верить, убить меня или прогнать меня, для вас всего лишь дело одного слова.
— Ах, так ты смеешь мне перечить? — его усмешка стала холоднее.
Абао тихо вздохнула:
— Я не смею…
Принц улыбнулся, но в улыбке его звенела насмешка:
— А ведь осмеливалась уже не раз. Книг ты почти не читала, а упрямства, как у учёного с его книжной гордостью. «Весенний ветер склоняется на сторону зла» — эти слова ведь обо мне?
Абао не ожидала, что он расслышал её ночной шёпот, и в страхе поспешно упала на колени:
— Я не смею!
— Встань, — велел он. — Раз уж сказала, так и не отрекайся. Сказала и признай.
Увидев, как лицо её побелело, он снова улыбнулся:
— Неужели я и впрямь так страшен?
Абао, из последних сил собравшись, вымучила улыбку:
— Нет…
— Похоже, всё же да, — засмеялся он вновь, и в этом смехе отозвалось то ли торжество, то ли безысходность.
Абао невольно втянула в грудь воздух. Он сидел там, беседуя спокойно, с лёгкой улыбкой, и казался в этот миг словно выточенной из яшмы горной вершиной: благородный, светлый, исполненный скрытого сияния даже в неподвижности. Такого его она прежде никогда не видела.
Она слышала лишь в чужих пересудах: слишком красивая внешность легко рождает зависть и вражду… но не знала, насколько это правда. И вот теперь её мысли закружились, заблудились, как птицы в тумане.
